...Для того, чтобы жить
Шрифт:
— Хочешь, я тебе рыбку дам? Вот эту. Смотри какая. Длинненькая. Мордочка остренькая. Вся в шипах. Зато вкусная! — объяснил он ей, как совсем маленькой девчушке.
— Я знаю. Она стерлядка называется, — подняв на него погрустневшие глаза, сказала Оля. — Мне дядя Вася давал.
— Какой дядя Вася?! — с тревогой спросил Иван.
— Твой папа. Какой же еще?! Идет с Дона и говорит: «Хочешь стерлядку, хозяечка серенькая? Ушицу вкуснейшую сваришь».
— Ну, это уж ты врешь! — взъерошился Ванька. —
— Я никогда не вру, — спокойно объяснила Оля. — Когда ты шел вместе с ним, я в калитку пряталась.
— Почему?
— Не знаю. Пряталась и все.
— А почему он так называл тебя?.. Ну это… хозяйкой.
— Не хозяйкой! — обиделась Оля. — А хозяечкой серенькой. А иногда называл Сероглазкой… У вас, говорит, в доме одни женщины. Кто же вас ухой побалует?
Ваня глянул. И правда, глаза у Оли большие, серые, серьезные. И почему-то заторопился. Вынул из садка кроме стерлядки еще двух подсулков:
— Куда тебе?
— Вот, в фартучек. Дядя Вася всегда в него клал.
— Так испачкаешь! Рыбой провоняется.
— Ничего. Я постираю… И рыба не воняет, а пахнет.
Он уже подошел к своим воротам, когда Оля догнала его и быстро сказала шепотом:
— Дядя Вася живой!.. Я его во сне видела. Он говорит: «Не верь. Я живой!»
Так появился у Вани друг. Оля. Теперь каждый раз, возвращаясь с рыбалки, он давал ей самую вкусную рыбу.
Соседские мальчишки заметили это и стали смеяться:
— Тю! Ты чего, Руль? Нанялся им?!
— Дурачки! — отвечал Ваня. — Ведь у них в доме одни женщины. Кто же им рыбу поймает?..
Он катал Олю на своей лодке с черным парусом. Учил плавать. Рассказывал про рыбьи повадки и рыбацкие хитрости.
В присутствии Оли Иван казался сам себе старше, опытней, сильней. Это ему очень нравилось. Даже хотелось, чтобы Олю кто-то попытался обидеть. Он бы тому показал!
Иногда они говорили об отце. Оля удивляла Ивана. Оказывается, она знала о его отце не меньше, чем он сам.
И они вместе не верили, что отца нет в живых.
В четвертой группе Ваню, уже не хвалили. Мать все чаще вызывали в школу учительница, завуч и даже заведующий школой.
— Говорят, Ваня, что ты всех животных из школы украл…
— Я украл?! Да у них там не живой уголок, а чуть дохлый не получился. Их же никто не кормит. Я как налил им в миску, так они сразу всю воду выхлебали. Вот мы с Витькой и отнесли их в рощу… А замок мы и не срывали вовсе. Он такой и был. Плюнь — и откроется…
— А еще сказали, что ты хорошего мальчика побил ни за что. И грозил, что в Дону утопишь.
— Это Филькин хороший?! Да он Шарику Николаевых хлеба с крысиным ядом дал!.. Да не бил я этого Филькина совсем! Раз только дал леща по загривку. Так разве я бил?
Мать сидела на табурете, положив тяжелые, в синих жилках, руки на колени, смотрела на раскрасневшееся лицо сына и видела: он верит, что прав.
— Ничего не пойму я, Ваня. Кругом ты виноват, по-ихнему. Велели повлиять на тебя. И наказать строго.
— Скажи, мать, что ты меня наказала и повлияла. Вот честное пионерское, я этого Филькина и пальцем больше не трону!
— Ты уж постарайся. А то заведующий говорит: если что-нибудь случится, так мы его совсем из школы выключим.
«Что-нибудь» все-таки случилось. И довольно скоро.
Школа имени Луначарского маленькая, а детей вокруг много. Поэтому она работала в три смены. Младшие начинали заниматься в половине восьмого утра. А старшие, в основном ученики седьмых групп, уходили из школы уже в половине девятого.
В декабре в четыре часа уже темно, и все шесть уроков третьей смены идут при свете. Переменки по пять минут, в коридорах теснота. Кому же такое понравится?! И начались неполадки с электричеством. Едва третья, смена села за парты — раз! И свет потух.
— А-а-а! — несется от подвала до чердака победный вопль.
В школе темно, как в погребе. Учителя бегают по коридорам со свечками. В классах творится такое!.. Пока найдут неисправность, урок, а то и два пройдут безвозвратно. А если света нет долго, всех отпускают домой. Мальчишки с криком вылетают из дверей и несутся к Державинскому: играть в снежки, кататься с горы на коньках и санках.
Когда свет потух в четвертый раз, заведующий школой выстроил всю третью смену в коридоре и заявил:
— Если еще раз устроите такое безобразие — виновника исключим из школы без права поступления куда-либо на год!..
Это подействовало. Свет горел исправно.
Семнадцатого декабря, под выходной, мальчишки четвертой группы «В», отковыряв на перемене гвоздем шпингалеты двери, выскочили на деревянный балкон, выходивший в крохотный школьный дворик. Стали сгребать снег, играть в снежки. Кто-то, глянув вниз, сказал:
— Отсюда если грохнешься, так и костей не соберешь!
Ванька тоже глянул и, сплюнув вниз, заявил:
— Ерунда! Могу пол-урока простоять на перилах.
— А на одной ноге, слабо?! — подзадорили мальчишки. — Ласточкой. Как в цирке!.. До ста!
— Спорим! — не унимался Ванька. — На десять завтраков!
— Жирно тебе будет! На пять!
— Ладно, пусть на пять. Тогда до пятидесяти…
Под снегом на перилах оказалась наледь. Но отступать было поздно. Ребята скажут, что Ванька струсил. Он залез на перила, поудобней умостил ногу на узкой ледяной дорожке и застыл, подняв ногу, раскинув руки в стороны.