10 способов убить Меня!
Шрифт:
Но настал тот день, что проспала она. Не заметила, как муж к окну направился. Вскочила с кровати, а его дома – нет.
Накинула Галка праздничную шаль и во двор, едва успела босыми ногами в сапоги резиновые нырнуть и за мужем бежать, а тот уж у леса, между деревьями маячит. Галка за ним, и вроде бы догнала, а он уж вновь на расстоянии приличном, что докричаться невозможно.
Так, до самого вечера бежала за ним Галина, но не догнала. Последний раз видела, как он на холм поднялся, обернулся, и пропал…
Неделю Галя болела. С постели не
А вот спустя неделю, почувствовала Галя, как внизу живота тяжесть образовалась и тошнить начало. Так с ведром у изголовья и спала. Ни пила, ни ела, а всё одно, выворачивало наизнанку. Истощилась вся до придела. А ещё через неделю под окно галка села и крикнула.
Из последних сил открыла глаза бедная бабонька и взглянула на птицу, а та на женщину. И взгляд у неё был – человеческий, как у мужа пропавшего, ласковый да жалостливый.
От того взгляда, кольцо на пальце пощипывать стало и, ожила Галя.
Встала, поела, за неделю оклемалась и на работу вышла. Так всю беременность птица к её окну прилетала, и женщина уже ждала её как друга, словно птица силу ей давала, печаль из сердца забирала и весточку от мужа приносила. Ведь неспроста же она под окном сидела, как и тогда, когда он зарю встречал. Знать и муж, и птица чем-то связаны были. Это уж Галка давно поняла, хоть и сперва сама себе не верила.
Семь месяцев спустя.
Приближалось время родов. За месяц она в райцентр поехала, там её и оставили. Живот был огромный, синий, с красными прожилками, того гляди – лопнет, но по срокам рожать было не время. Уж это Галя точно знала.
Птица с нею перебралась под больничное окно на старую рябину. Галя про себя малышу колыбельную пела, а галка под окном ей вторила… Красиво у них получалось, если б кто понимал, так заслушался бы.
Днём, птица улетала кормиться, а к ночи возвращалась вновь, на свой пост на рябине.
А спустя несколько дней, к полудню, раньше обычного прилетела галка и словно бы заплакала, и тут же схватки у Гали начались…
Рожала Галя двое суток, а на третьи, когда силы иссякли, врачи вынули младенца и, взглянув в глаза врача, увидела женщина ужас в них и жалость к ней.
Дитя не заплакало, как и первый её сынок, что родился мёртвым, и Галка подумала, что умер и он.
Странно только было, что врачи суетились, по коридору бегали к детскому отделению, словно на чудо посмотреть, да только лица у них нерадостные были, а испуганные, как у того доктора.
Как Галка и ожидала, сказали ей, что умер ребёнок. Пуповиной удушился.
Женщина не удивилась, лишь в подушку уткнулась, чтобы крика её горького никто не слышал. Но на следующую ночь подошла к ней старенькая нянечка и прошептала на ушко, что живой младенчик и потянула
Он лежал в боксе, отдельно от остальных малышей. Казалось, что ему не меньше полугода. Большой, упитанный, а глаза голубые и смотрят не по-детски, а ещё, что уж совсем было странным, цвет кожи малыша был почти чёрным, как у негра.
Увидев Галку он заулыбался и сразу же беленьким стал как обычный ребёнок. Нянечка рот рукой зажала, чтобы не закричать от удивления.
К следующей ночи, задумала Галка побег. Собрала тряпья разного, чтобы малыша укутать. Нянечка, одежонку ей свою старую принесла, одним словом – подготовились.
Когда все в родильном уснули, взяла Галка ребёнка, укутала его как матрёшку в сто одёжек и понесла в сторону своей деревеньки, так быстро, что сама этому дивилась. Видела, как между деревьев глаза хищников горят, но никто из них не посмел даже близко подойти, или следом за ней пойти. Так до дома с зарёю и добралась.
Катунь вновь деревню затопила, в этот раз, сильнее обычного, и многие дома по деревне тронулись в плаванье, как большие серые корабли, а за ними люди на лодках и плотах.
Краем деревни пробралась Галка к своему дому, и тот, на радость, устоял. Дверь дома открылась с трудом, уж больно много льда налипло и воды накопилось.
Галка стояла по колено в ледяной воде, уже не чуя ног. Тот свёрток, что она так бережно несла двадцать шесть километров от райцентра, как-то отяжелел, и она с испугом стала разворачивать кулёк, торопливо откидывая в стороны старое больничное тряпьё, халаты, пелёнки и ветхие узкие простыни.
Всё это, попадая в воду, проворно тонуло, и Галка наступала на эти тряпки, чтобы быть чуть выше над водой.
Когда она добралась до центра своего клада, то вскрикнула и застонала…
Ребёнок был мёртв.
Она стала вслушиваться в его дыхание, но не удержала, и выронила младенца в талую воду…
Спохватившись, ударила себя по щеке, за неловкость и, подняв младенца, положила его повыше, чтобы прибывающая вода уж больше не посмела коснуться его.
Замёрзшими руками, она набрала веток с печи, где всегда хранила сухой запас, и прямо на шестке, не отворяя заслонки, стала разводить костёр, дуя на крошечный огонёк пока он не окреп. Лишь тогда она положила ветки потолще и поднесла младенца к огню, пытаясь согреть…
С минуту, она вглядывалась в его плотно закрытые веки, но вот, они вздрогнули и первый писк разбил пространство на – до и после.
Она прижала его к груди и внутри неё зазвучала песня, вырываясь наружу лишь тихими завываниями, словно слова тоже замёрзли, как и её тело.
Она судорожно раздирала платье, и пуговицы звонко ударялись о стены и так же звонко о воду, где и исчезали навсегда.
Посиневшая грудь была полна молока, но ребёнок, плотно сжал губки, словно в обиде, и упорно не желал есть. Молоко текло по его губам и по подбородку, и даже попадало в глаза, от чего он морщился, но… Всё безрезультатно! Ни капли не попало ему в рот.