100 рассказов о стыковке. Часть 1
Шрифт:
На дворе стоял осенний ветреный вечер. Время от времени ко мне подходил НАСАвец и ехидно говорил: «Владимир, твое знамя опять упало». Дома были не наши, и на стенах гнезд для флагштоков почему?то не предусмотрели, несмотря на обилие национальных флагов в Америке.
На следующий день я вылетел в Вашингтон, чтобы принять участие в настоящем
Было интересно наблюдать, как гуляют советские дипломаты вдали от Родины. Посол Анатолий Добрынин, высокий и статный, настоящий лидер, казалось, никого не упускал из вида. (Мне сказали, что Добрынин когда?то окончил МАИ и начинал авиационным инженером.) Когда меня представили, мы немного поговорили о проекте «Союз» — «Аполлон». Хоть я и догадывался, что послу не до меня и не до всего космического проекта, но тогда я не мог знать, насколько это соответствовало действительности. Казалось, разрядка была в разгаре, однако за ее фасадом, за сотрудничеством в космосе и других областях конфронтация уже снова набирала силу.
На прием был приглашен Майкл Коллинз, который в июле 1969 года оставался на лунной орбите, когда его коллеги Нил Армстронг и Эдвин Олдрин спустились на Луну. О встрече в нашем посольстве я вспомнил девять месяцев спустя в Хьюстоне, когда прочитал в газете о презентации его книги, пожалуй, самой серьезной из всех написанных астронавтами в те годы. В книжный магазин рядом с Центром приехал автор и раздавал автографы, которые американцы очень ценят. Тогда я оказался в их числе.
На следующий день, 8 ноября, благополучно долетев до Хьюстона и получив плащ в камере находок, я вернулся к своим.
Надо было снова собираться в дорогу, чтобы принять участие в испытаниях уплотнения стыка, запланированных в Калифорнии, в космическом отделении фирмы «Рокуэлл». Уайт предложил нашей небольшой хьюстонской группе — Боброву, Криси и мне — вылететь в «Эл–Эй» (так американцы называют свой западный мегаполис) заранее, с остановкой на ночь в столице азартных игр Лас–Вегасе. Откровенно говоря, я опасался этого коварного логова капитализма и, наверное, правильно делал. Судя по событиям следующего, 1974 года, из этой развлекательной поездки могли раздуть нешуточное дело. Но соблазн взглянуть на американский центр развлечений все же оказался слишком велик, и мы договорились вылететь в воскресенье рано утром, провести там время лишь в дневном разврате, исключив таким образом все ночные соблазны, и, не оставив следов в виде гостиничных и других квитанций, на следующее утро приступить к работе.
В тот раз Богу не было угодно покарать нас за нарушение режима, социалистической морали и коммунистических заповедей даже в таком урезанном варианте. Пожалуй, в этой истории есть что?то мистическое.
Позавтракав и успев ранним утром сыграть в футбол, мы выехали в аэропорт. В автомобиле у Боброва начались резкие боли в животе, рвота. Мы несколько раз останавливались. В аэропорту обнаружилось, что наш рейс в Лас–Вегас почему?то отменили. Пока ждали следующего рейса, Евгению снова стало плохо. Пришлось вызвать «скорую помощь», которая отвезла
Кто?то может не поверить, что мне все?таки удалось попасть в этот самый Лас–Вегас, и опять же необычным медицинским путем. Поздней осенью 1999 года я возвращался в Москву из Сан–Диего через Нью–Йорк. Через час после отлета неожиданно объявили, что самолет должен совершить вынужденную посадку в Лас–Вегасе в связи с тем, что одному из пассажиров стало плохо: у него начались резкие боли в животе. Сыграть в азартные игры мне, правда, тогда не пришлось, однако при заходе на посадку и на взлете я налюбовался панорамой этого необычного города, расположенного, как оказалось, в пустыне. Возможно, третьего раза не избежать, ведь Бог троицу любит.
Большой Лос–Анджелес разделен на ряд административных центров. В одном из них, в «Дауни», размещался космический «Рокуэлл». Там к нам присоединилась московская группа специалистов во главе с В. А. Поделякиным.
Владимира Андреевича назначили помощником Бушуева еще в 1971 году. Он отвечал за вопросы безопасности, что было известно и своим, и, думаю, американским коллегам. Вначале, как упоминалось, Поделякина внедрили в РГ2, но эта наивная игра вскоре как будто закончилась, и его официально определили в штаб руководства ЭПАСом. Все участники проекта были единодушны в том, что нам повезло иметь на таком посту образованного инженера, закончившего МВТУ, человека с широким кругозором, это было настоящей удачей. Еще важнее, что Поделякина отличали высокие моральные качества и настоящее чувство товарищества. Он обладал также хорошим чувством юмора (первый признак интеллекта), а его английский был продвинутым до рабочего уровня. Остаток той золотой осени мы прожили вместе.
Первое посещение Лос–Анджелеса оставило большое впечатление, хотя погода в те дни в солнечной Калифорнии не баловала: шли дожди и было прохладно. Это нас не остановило. Мы стремились посмотреть как можно больше и, конечно, увидели Голливуд, с его кругосветным шоу (Universal Studio), Голливудский бульвар и фешенебельный Беверли–Хилз. В Диснейленде советские технари, как дети, резвились на аттракционах, захватывающих бобслеях, в те времена еще не таких убийственных, какими они стали 20 лет спустя. Прохладная погода и совсем холодная вода не остудили наш пыл, и самые смелые искупались в Тихом океане. После этого мне ничего не оставалось делать, как произнести зажигательную речь в ресторане, построенном на сваях над океаном. Вспомнив свое посещение Дальнего Востока пять лет назад, я сказал о том, что наши народы живут на разных берегах самой широкой реки на Земле, названной очень образно Пасифик, значит, мы тоже должны быть пацифистами. Итак, за мирный космос! Ура! Конечно, все аплодировали, пили калифорнийское вино и заедали его самым вкусным, по общему признанию, бифштексом.
За одну неделю мы очень много увидели и сделали, в первую очередь для испытаний космического уплотнения.
Создание уплотнения стыка — это еще одна примечательная страница АПАСа, так же как сам АПАС стал большой главой проекта ЭПАС в целом. Впервые при создании герметичных конструкций были применены резиновые кольца, которые располагались на торцах обоих стыковочных шпангоутов, причем на каждом из них, то есть на «Союзе» и «Аполлоне», было по два кольца. При стыковке эти кольца соприкасались, ложились друг на друга. Мы их так и называли — резина по резине. С технической точки зрения было достаточно двух колец на одном из торцов, или даже одного кольца. Два — это дублирование, это — для надежности, это — так называемое двухбарьерное уплотнение. Четыре кольца — это уже инженерная экзотика, это — андрогинность стыка.