100 shades of black and white
Шрифт:
Неполная совместимость с человеческим организмом, кажется, так это называется. Что ж, хотя бы за воду не приходится сражаться, воды здесь вдоволь. Грязной, с кислым привкусом, но ее можно пить.
Дело даже не в ней, конечно, нет.
Она закрывает глаза, а открыв, сталкивается нос к носу с Кайло. Он тут и бесконечно далеко, возможно на другом конце галактики — Рэй понятия не имеет, существует ли хотя бы название у их планеты, где ютятся остатки Сопротивления. Скорее всего, нет.
— Ты звала.
— Нет, — шепчет она одними губами,
Иногда это срабатывает, и он исчезает, тает в темноте — серебиристыми искрами под зажмуренными веками — иногда нет. Продолжает смотреть на нее, хмуро, недовольно.
— Ты голодаешь. Решила заморить себя до смерти? Отличный выбор, Рэй.
Раньше он звал ее мусорщицей, будто это могло как-то задеть ее. Потом джедайской крысой... кажется, таким был дословный перевод. Потом просто по имени.
Он смирился с тем, кем она была на самом деле, Рэй-из-ниоткуда. Она начала понимать это только сейчас.
— Уходи, Кайло.
Не по имени, не Бен, больше не Бен, нет никакого Бена... только Кайло.
— Поздно, я уже тут, — его рука, призрачная, невесомая, тянется к ее скуле, оставляя всего лишь тень от прикосновения. Ничего реального, осязаемого, только тень, и это в сотни раз хуже, это словно жжение под кожей, которое не унять. Потому что на самом деле его и нет. — Я знаю, как помочь тебе.
— ... нет! — в этот раз она не сдерживается, выдыхает яростно и слышит, как сопит свернувшаяся на своем лежаке, всего в пяти шагах от нее, Роуз. Это же не покои Верховного, спальни — хотя какие это спальни, одно название для заброшенных бараков — тут общие.
Ему можно и не отвечать. Они оба прекрасно знают, это она призвала его. Выцепила из другой реальности, притащила к себе в постель, уложила рядом, щека к щеке, а теперь еще краснеет со стыда.
Правда в том, что ни один ее сон не обходится без Кайло.
— Хорошо, — он вздыхает. — Тогда я начну.
Его одежда — он, в отличие от Рэй, точно не спал, скорее уж прилег только ради этого момента, на пару минут, — только мешает, застегнута наглухо, и Кайло настойчиво сражается с застежками, распуская ворот туники.
Он все еще призрачный, но против черных плотных одежд кожа его белее песка под водой, белее лун, и по груди расползаются свежие полоски шрамов. От ключицы к соску, и Рэй помнит этот рубец другим, совсем свежим, воспаленным, набухшим от крови. Она оставила его во время последней стычки, а теперь это всего лишь новая полоса, не хуже и не лучше остальных.
Она дотрагивалась до него пальцами и языком, только не так, во сне.
— Он твой, — Кайло словно предлагает себя, оттягивая ворот. — Все еще не хочешь?
Зависнув наполовину в воздухе, его здоровенное тело ворочается на тесном лежаке, устраиваясь на спине. Запрокинув голову, Кайло больше не смотрит на нее, только куда-то в никуда, в темноту.
Его не скрывают одеяла, весь на виду, и Рэй прекрасно видит, как мелькает под пальцами головка члена, вытащенного из ширинки. Набухшая
Это не ее наслаждение, Рэй знает свое тело наизусть — слабое и ломкое, его нелегко вытянуть наружу, только сжав бедра до боли, доведя до грани между острой пульсацией и болью, только так.
То, что чувствует Кайло, совершенно не похоже, оно накрывает пеленой, оно мягкое, зыбкое, возникает внутри и ползет от центра к кончикам поджавшихся пальцев. Неизбежное.
— Давай, малышка... присоединяйся...
И этому невозможно сопротивляться. Она закусывает пальцы, чувствуя соль на языке. Тонкая кожица у ногтей кровит, но боли все меньше — Узы перекрывают все.
— Я не... — она не может, не хочет, не должна. Даже этого хватит сполна, и все же ни одно из убеждений больше не сработает. Она хочет. Она может, ведь может, нужно только притвориться, что это продолжение сна.
— Оближи пальцы, Рэй. Оближи и вставь в себя, — его глаза все еще закрыты, но Кайло будто и не нужно видеть ее, чтобы понять, что нужно сделать.
Зачем? Проще не так, ведь можно прижать их к клитору, тереть, пока не вспыхнет под веками, пока не пронижет насквозь... К этому она привыкла, по крайней мере.
— Делай, как я сказал, Рэй.
И она делает. Послушно кладет на язык пальцы, смачивая их слюной, розоватой от крови, а затем тянет вниз, под тонкое одеяло, под тугую резинку, упираясь костяшками в натянувшуюся ткань трусиков. И внутрь, резко и быстро, потому что на другое уже не хватит силы. Ей ни к чему смотреть туда, ее взгляд намертво прилип к его пальцам, скользящим по члену, так же резко, так же быстро. В унисон.
Рэй подстраивается под него, перенимает темп, сама не зная, где заканчивается одно, где начинается другое.
Она ласкает себя, потому что это он трахает ее. Не пальцами, разумом, щедро делясь ощущениями, нарастающим возбуждением, таким ярким, что мышцы сводит, и фантом его тела становится все реальнее, и в ушах звучат его хриплые стоны и скользкие шлепки ладони, насаживающейся на член.
— Повернись, — командует Кайло, и впервые за все это время она смотрит ему в глаза, не в силах оторваться. Застывшая, испуганная, возбужденная. — Повернись на живот. Ляг, Рэй.
Где-то в нескольких шагах сопит спящая Роуз, слышится тихий храп девушек, но Рэй уже не может остановиться. Елозит по постели, сгорая со стыда. Укладывается на живот и накрывается одеялом с головой — не надо, чтобы Кайло видел ее лицо, не надо, чтобы знал, каково ей сейчас. Хотя он и так знает, чувствует сквозь Узы, как и она его.
— Вот так, малышка, — он прижимается к ее спине, такой горячий, что кажется, одеяло вот-вот вспыхнет. Гладит по затылку, по волосам, по позвоночнику сквозь тонкую ткань. Для него всех этих преград — одежды, покрывал — не существует. Есть только Узы, стянувшие два разума, сплавившие в один. — Вот так.