100 shades of black and white

Shagel

Хрупкая оболочка из кожи, обтянувшей искусственные кости. Выращенный в колбе цветок, цена которому несколько дней жизни. Потому что досталась не тому хозяину, потому что он любит все... портить.

Ее руки пусты, смуглые, усыпанные пятнышками веснушек — тот, кто создавал ее, был любителем пустынных и жарких планет, не иначе. Ничего общего с Новым Корусантом, погруженным в искуственный полумрак, запрятанным под непроницаемым колпаком.

И только одно имя, три буквы, значит, только с конвеера.

Ее зовут

как солнце, и это донельзя символично — совсем скоро Рэй поглотит Тьма.

— Давай! — он опускает ее на постель, а сам смотрит сверху — будить или еще подождать. Сейчас она гостья в его спальне, но за пару часов освоится, займет подобающее место на полу, у его ног. — Просыпайся.

Кайло приходится добавить приказу немного Силы. Возможно, следовало бы оставить ее вот так, рано или поздно, сама бы очнулась, но ему ведь смертельно нужна помощь с... Крифф, Сноук будет недоволен опозданием!

— Очнись, Рэй! — так-то лучше, после ментального шлепка ее тело вздрагивает, заходясь в первом вдохе. Честно говоря, последний не менее красивый, но... и в этом есть своя прелесть.

Новопробужденная, она напоминает беспомощного ребенка, вынесенного из мягкой знакомой темноты в новый мир. Его лицо она запомнит навсегда — на те несколько дней, пока еще сможет видеть, конечно.

Его голос станет для Рэй самой прекрасной из мелодий, а заодно и самым ужасным кошмаром.

Его прикосновения... О, их она запомнит лучше всего.

— Ты... — она осоловело ворочает головой, оглядываясь. — Ты... — его имени она не знает. Действительно интересно, кому она предназначалась? Рабыни всегда знают имя своего хозяина. Это единственное, что дают им вместо еды или питья. Знание. Одно имя.

— Я Кайло Рен. Давай, — он помогает ей подняться. Забавно, что она все еще озирается в поисках какой-либо одежды, прикрывает себя ладонями, хотя это запрещено и должно уже намертво въесться в ее пустой разум: она не человек, она ничто. Было бы еще что прикрывать, в ней изгибов ровно столько, сколько в его сейбере.

— Мне нужна твоя помощь, — и Кайло наклоняется к ней, открывая горло, стянутое жгутом. — Перевяжи его. Скорее! — впервые в его голосе слышно раздражение, и все же Рэй справляется с ним, даже не вздрогнув.

У нее теплые, ловкие пальцы, и через пару минут узел разобран, шнуры разделены и закреплены под плащом.

— Вот так, — ее голос набирает силу после спячки, но в нем нет изящности и медлительности шлюх, покорности или сладкоречивости. Не знал бы, что Рэй клон, подумал бы — настоящая. Таких не заказывают для наслаждения, тогда зачем она вообще? — Теперь все правильно, Кайло.

Это гасит все недовольство, нетерпение, потому что Сноук уже наверняка дожидается только его, и за опоздание потом влетит, и он ласково треплет Рэй по волосам, указывая на сейбер, покоящийся на подставке.

— Принеси его, малышка, — она действительно

такая хрупкая, маленькая под его ладонями, что это прозвище ей идет. — Я вернусь к ночи, — и это будет лучшая из ночей, потому что он соскучился по чужой боли, — ты подождешь меня, я надеюсь.

Она не похожа на остальных его любимиц, заигранных до смерти и выброшенных вместе с остальным мусором. И возможно в этом весь секрет — ему хочется узнать, что она почувствует.

Кому бы Рэй ни предназначалась, теперь она принадлежит ему.

Кайло оглядывается на нее всего один раз, любуется напоследок перед тем, как нахлобучить шлем. Ее смуглое тонкое тело, напоминающее солнечных змей, тех самых, чей укус смертелен, но шкурки достаточно дороги, чтобы все же нашлись охотники, льнет к панелям. И в тени между худыми бедрами скользит рука, словно невзначай прикрывая уязвимость. Или же лаская себя — в этих жестах не так уж и много различий.

И ее глаза — вот, что не так с Рэй — они внимательные, цепкие, в них нет ни капли покорности.

— Мне доставили твоего клона, ученик, — недовольно барабанит пальцами по подлокотнику трона Сноук. — Потрудишься объяснить, почему?

Он с самого начала знал о пристрастиях Кайло, сам же и подсказал, как насытить Тьму болью, и значит, не в брезгливости дело.

Женщины Верховного Лидера не привлекают, это правда. Но и Рэй не остальные — все мысли о ней, все до последней, Кайло прячет в глубине разума.

Тьма укрывает ее образ непроницаемым покрывалом, гасит золотое свечение. Нет больше никакой Рэй, только боль и наслаждение, безликие, сросшиеся вместе. Все, как всегда.

И все же Сноук проходится по мыслям снова и снова, перерывая их, в поисках хотя бы крошечного намека, одного звука — Рэй, как порыв ветра, шепот песка, или последний выдох перед смертью — и ничего так не находит.

— Ладно, — поджимает он безгубый рот, и перекроенное, жуткое лицо кривится, искаженное гневом. — Приведешь мне того, кто занимался доставкой. И забери свое... мясо, — Сноук не жалует рабынь Кайло, пусть они и послушны, покорны, слабы.

— Да, Верховный.

Под шлемом не увидеть струйку пота, стекающую по брови. Или дернувшийся уголок губы, больше похожий на лицевой спазм, чем на улыбку.

Она все еще принадлежит Кайло. А теперь за это, как и за опоздание, можно и заплатить.

Рэй ждет за дверью, усевшись в молитвенной позе, как это делали раньше джедаи — пока последнего из них не убил Сноук — обнаженная, сосредоточенная, и открытые ладони тянутся вверх, смыкаясь над головой, над затейливой прической, а ноздри еле заметно раздуваются в такт грудной клетке.

Еще не человек, потому что в ней нет ничего человеческого, слишком уж она инаковая, но и не обычный клон.