100 великих авантюристов
Шрифт:
Кое-какие средства перепадали от Масарика и Бекеша, когда Савинков посещал Прагу Чехи вывезли из Сибири очень много русского имущества и золота и часть средств тратили на поддержку русской эмиграции..
Савинковские эмиссары еще пересекали границу, еще были связи и люди, но их становилось все меньше, потому что ОГПУ, заменившее ЧК, набралось опыта и начало тотальное наступление на все, что могло угрожать диктатуре большевиков. Савинков чувствовал, что делу его жизни приходит конец. В 1923 году он уже был готов заявить, что прекращает борьбу с большевиками. Как всегда, последним прибежищем его была литература, в которой он пытался облечь
Еще летом 1922 года при переходе границы был задержан адъютант Савинкова, бывший офицер Л. Д. Шешеня. На допросе в ОГПУ он выдал других савинковцев. Взяв заложниками их семьи, ОГПУ затеяло большую игру с «Народным Союзом защиты Родины и Свободы». Была разработана «легенда» существования в России большой антибольшевистской организации, членов которой имитировали чекисты. Эмиссары организации встречались с варшавским представителем НСЗРС Философовым и в Париже даже с самим Савинковым, которому подробно докладывали о деятельности организации, вручали валюту на содержание его газеты и фальшивые разведдонесения. Правдоподобность докладов и донесений подтверждалась письмами схваченных людей Савинкова и специально публикуемыми в печати сообщениями о диверсиях.
Осторожный Савинков в сентябре 1923 года послал в Россию полковника Сергея Эдуардовича Павловского, который тоже был схвачен и подсоединен к игре, но впоследствии не выдержал своей роли, убил тюремного надзирателя и был застрелен при попытке к бегству.
Савинков был полон самых радужных надежд на крупную, разветвленную подпольную организацию в России. Ему уже мерещился переворот. Он видел себя в роли правителя страны, создающего министерства.
Савинков решил отправиться в Россию вместе с супругами Дикгоф-Деренталями Готовился он к этому основательно, и веря и не веря возможности действовать. Он призвал из Праги сестру Веру с мужем и вручил им свой архив, запечатав его и дав указания, как следует распорядиться документами в случае своей гибели, а также составив завещание. Он попрощался с Мережковским и Гиппиус, оставив ей свое поэтическое наследие В Варшаве пробыл недолго и 15 августа проследовал вместе с Деренталями и руководителем варшавского отделения НСЗРС Фомичевым к «окну» в границе. Пилсудского он не известил о своем переходе, и когда польская разведка доложила об этом маршалу, тот написал на полях донесения: «Не верю».
Поверить было действительно трудно, и потому возникла версия о сговоре Савинкова с большевиками, будто бы обещавшими ему не только неприкосновенность, но и руководящее участие в своих делах.
Поляки переходу не препятствовали. На границе группу встретил сманивший Савинкова и заранее выехавший провокатор из ГПУ Федоров (он же Мухин) с группой чекистов, представившихся членами подпольной антисоветской организации. Принимая «меры предосторожности», все двинулись к Минску.
16 августа 1924 года в Минске, в одном из домов на Советской улице, в комнату, где завтракал со своими Савинков, ворвалась толпа чекистов и направила на него револьверы, маузеры, карабины. «Ни с места! Вы арестованы!» По его же описанию, он лишь заметил: «Чисто сделано… Разрешите продолжить завтрак!»
После тщательного обыска все были доставлены в Москву и размещены в камерах внутренней тюрьмы ОГПУ на Лубянке.
Уже 21 августа в руках следователей были собственноручно написанные признания Савинкова. Он перечислял организованные им в царское время террористические акты и каялся, что выступил против «рабоче-крестьянской
Савинкову предъявили целый «букет» обвинений, в том числе в получении денег от империалистов, в шпионаже для Польши и в том, что он хотел отравить красноармейцев цианистым калием. 26 августа начался процесс. Председателем был Ульрих, а обвинителя не было вовсе, как и защиты. Савинков лениво защищался, почти не спорил об уликах.
Высшая мера наказания была заменена десятью годами, потому что «мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс». Возможно, Савинкова обманули видимостью, будто внутри органов есть противоборствующие силы, что часть готова на союз с социалистами, и ему обещали, что потом его освободят и включат в политические деятели. Савинкову разрешили писать открытые письма за границу, но они явно не похожи на савинковские, хотя кое-какие обороты его есть.
«Дело Б. В. Савинкова» широко освещалось в печати. Только в «Правде» было опубликовано более десятка статей. Террорист ценился высоко. Гордо возвещалось, что дело Савинкова «войдет в историю», что Савинков — «собирательное имя».
Венцом была статья А. Луначарского от 5 сентября «Артист авантюры». Он вспоминал случай в Вологде. Называл Савинкова театральным человеком, романтиком, сентиментальным, но отдавал должное его популярности и смелости. Луначарский писал о том, как Савинков любит интригу, как ему нравится «всякая игра в камарилью», ложь, шпионство..
Известно письмо Савинкова к Дзержинскому от 7 мая 1925 года: «…либо расстреливайте, либо дайте возможность работать; я был против вас, теперь я с вами…»
И еще: «Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло много времени. Я многое передумал в тюрьме и — мне не стыдно сказать — многому научился. Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь…»
7 мая утром Савинкова в тюрьме посетила Любовь Ефимовна, болтала о женских пустяках, а на другой день ей сообщили о самоубийстве. Она закричала по-французски: «Это неправда! Этого не может быть! Вы убили его!»
Днем Борис Викторович будто бы попросил, чтобы его вывезли на природу. В сопровождении четырех чекистов его доставили на служебную дачу, использовавшуюся для встреч с секретными сотрудниками — «сексотами» в Царицыне. Он выпил коньяку. Вечером его привезли обратно, и он, ожидая конвоя, ходил по кабинету следователя на пятом этаже, где окно было открыто настежь, а подоконник — низкий, сантиметров 20–30 от пола. В это окно он и выбросился. Разбился насмерть.
В 1937 году, умирая в колымском лагере, бывший чекист Артур Шрюбель рассказал кому-то, что он был в числе тех четырех, кто выбросил Савинкова из окна пятого этажа в лубянский двор..
Событие было настолько значительным, что целая группа чекистов во главе с Дзержинским сочиняла ночью сообщение для газет. Шум прокатился по миру великий. Советские издательства публиковали произведения В. Ропшина. За границей много гадали, почему Савинков покончил с собой. Одни писали злорадно — сговорился, а его надули.