100 великих тайн медицины
Шрифт:
Для лечения своих пациентов Парацельс продолжал использовать все средства, которые только приходили ему на ум. «Изменения, происходящие в теле, – химического свойства, и болезни тела должны исцеляться химическими препаратами. Жизнь, в основном, химический процесс, а тело – химическая лаборатория, в которой принципы ртути, серы и соли смешиваются, реагируют, принося болезнь или здоровье», – писал Парацельс. Он использовал для лечения мази из солей ртути, составы, содержащие свинец, соли железа и цинка, медный купорос, серное молоко, мышьяковые препараты против кожных болезней.
Он снова много странствует, работает
Весной 1527 года Парацельс был приглашен городским советом Базеля на должность городского врача с правом чтения лекций. Здесь он проявил себя как замечательный практикующий врач, однако его способ преподавания медицины отличался от принятой практики. Парацельс говорил о необходимости изучения медицины у постели больного, водил учеников на ботанические экскурсии в поля и горы. Часто он приводил в ужас коллег тем, что нарушал установленный обычай учить только тому, что можно было подкрепить общепризнанными свидетельствами. Кроме того, он отказался от преподавания на латыни и читал лекции по-немецки, выглядел как ремесленник, часто пренебрегая знаками докторского достоинства – мантией и беретом, золотой цепью и кольцом.
Однажды, воскресным утром, когда толпа горожан шла к собору, на его дверях увидели разукрашенный оскорбительными рисунками лист с издевательскими стихами о Парацельсе. Этот анонимный памфлет, написанный от имени «души Галена», появился одновременно и на дверях других церквей в разных концах города.
Напрасно Парацельс писал письма в магистрат Базеля с просьбой о защите от издевательств и прямых угроз. В 1528 году он был вынужден покинуть Базель и снова стать странствующим врачом.
…Жизнь его закончилась трагически. Однажды, когда Парацельс сидел в трактире за кружкой пива, в помещение вошел толстяк Себастьян Теус – главный врач Зальцбурга. Он подошел вплотную и рассыпался в приветствиях «многоуважаемому коллеге». Оказалось, он разыскивал Парацельса, чтобы пригласить к его светлости герцогу Баварскому.
На просторный двор герцогского дома они ступили с черного хода, и слуга препроводил их в покои раненого, лежавшего в забытьи. Парацельс откинул лебяжье одеяло: из ноги больного в нескольких местах торчала кость. Оказалось, что его светлость был на охоте и упал с внезапно понесшей лошади.
Парацельс вправил больному кость, стараясь причинить как можно меньше боли, дал укрепляющую микстуру и приказал обтирать его всякий час уксусом против лихорадки. Сейчас опаснее всего была угроза начинавшейся гангрены.
После этого поднялся, сказав, что должен составить гороскоп, чтобы понять, какова будет дальнейшая судьба больного.
Теус был взбешен. Какой еще гороскоп? Ему рассказывали, что Парацельс лечит отварами трав, особыми обеззараживающими примочками и собственного изготовления пилюлями. Их-то он и хотел заполучить, а уж кто даст их больному – не суть важно. Ведь всегда можно представить дело так, будто это он, Теус, помог его светлости и заполучить в свои руки
Так при чем тут гороскоп? Похоже, проклятый Парацельс просто тянет время и ищет способ, чтобы оттеснить его, Теуса, от постели больного.
«Ничего, мы выбьем из тебя нужные примочки и таблетки, урод проклятый!» – такая мысль пронеслись в голове почтенного Себастьяна Теуса, когда он выходил вслед за Парацельсом на улицу.
Он привык действовать быстро. Благо, что осенний день не слишком долог и на улице уже темнело. Короткое приказание, отданное шепотом, и вскоре на пути Парацельса выросли какие-то люди в масках. Они сноровисто стукнули лекаря по голове, сунули кляп в глотку, нахлобучили ему на голову мешок, стянули руки веревкой и куда-то поволокли.
Очнулся Парацельс в зловонном подвале на каменном полу. Дверь подвала вскоре отворилась, вошел огромный детина в маске с прорезями для глаз. Он внес свечу и дощечки для записей, сложил все это у ног врача.
– Чтобы к утру гороскоп был готов, – с угрозой в голосе произнес незнакомец, – и заодно напиши, что делать, чтобы герцог выздоровел, как можно быстрее встал. Иначе…
Детина выразительно провел рукой у себя по шее и захлопнул дверь. Загремел задвигаемый засов.
Парацельс задумался. Выходит, его расчеты оказались верны: смертный час его уже близок. Его наверняка убьют, хоть напишет он рецепт, хоть нет – Теусу не нужны свидетели его темных делишек. А в том, что за похищением стоит именно Себастьян, Парацельс нисколько не сомневался. Только ему известно о гороскопе для герцога.
Жаль только, что он забыл дома маленькую склянку с опием, которую обычно всегда носил с собой. Тогда не пришлось бы ждать своей смерти до утра. Чтобы занять томительно тянущееся время, Парацельс и в самом деле принялся за гороскоп герцога Баварского. Свой собственный он знал прекрасно: звезды сулили ему близкую кончину.
Утро застало Парацельса погруженным в расчеты. Снова загремел засов, в подвал вошли два давешних его похитителя в масках.
– Ну что, чудотворец, придумал ли ты лечение для его светлости? – спросил один.
– Звезды говорят, что его светлость не поднимется и всякое лечение бесполезно, – прошелестел пересохшими губами Парацельс.
Он обманывал своих похитителей. Звезды, напротив, сулили герцогу Баварскому долгую жизнь, и если бы его допустили к больному, он, наверное, смог бы ему помочь. Однако толстяк неспособен изготовить нужные снадобья…
Громилы нерешительно переглянулись. Потом отправились докладывать Теусу, как обстоят дела. Тот пришел в ярость и приказал убить непокорного, поиздевавшись над ним.
Но мучители опоздали. Когда они вернулись в подвал, тело Парацельса уже начало остывать. Говорят, он напоследок проверил на практике еще одну свою гипотезу. Он полагал, что сильный человек может не только продлить себе жизнь, но и ускорить собственную смерть. Врач представил себе, как берет в руки заветную склянку с опием, откупоривает ее, вдыхает опиумные пары и опьянение медленно, постепенно туманит голову и окутывает тело…
Так что когда приспешники Теуса снова спустились в подвал, они нашли тело врача распростертым на холодном полу. На его некрасивом лице застыла гримаса блаженства. Руки его еще оставались теплыми, но сердце уже не билось.