100 знаменитых евреев
Шрифт:
В 1929 году Маркус получил место учителя искусств в Бруклине и тогда же впервые выставил свои работы. Он начинал с традиционного сюжетного письма, создавая сотни работ на бумаге и холсте: обнаженные натуры, портреты, интерьеры с фигурами, городские сюжеты и пейзажи. Произведения этого времени представляют собой композиции, романтические по духу, но стилистически близкие экспрессионизму. Уже тогда, благодаря Веберу, который познакомил его с кубизмом и работами Поля Сезанна, он тяготел, через искажение форм и грубые мазки, через цвет и баланс, к экспрессивности, к эмоциональной силе, к глубине, тем самым усиливая выражение темы и открывая новое свое видение окружающего мира. А спустя четыре года состоялась его первая персональная выставка, на которой были представлены ландшафты и городские виды, а также портреты, с налетом тогдашних модных «измов», комнатный формат, печаль и смирение… В общих чертах живопись Ротковича 1930-х годов – фигуративная, с искажением пропорций, – напоминает немецкий экспрессионизм начала XX века. Через два года после своей выставки Роткович вместе с несколькими
В 1938 году Маркус обратился за получением американского гражданства и начал работать под творческим псевдонимом «Марк Ротко». Но лишь спустя много лет, в 1959-м, когда он решил оставить у себя выполненные для «Четырех сезонов» картины, этот псевдоним стал его официальным именем. А работы 1940-х годов свидетельствовали о его увлечении европейским сюрреализмом в его абстрактном, а не изобразительном ответвлении. Его живопись быстро эволюционировала от мечтательных полуабстрактных композиций на сюжеты из греческих трагедий к абсолютно беспредметным формам. Иногда он страдал от депрессии и не мог работать. Именно в такой период, с 1940 по 1941 год, художник написал свою единственную книгу.
Независимо от того, в каких художественных объединениях состоял Ротко, он имел собственное мнение о роли и значении искусства, которое не всегда совпадало с общепринятым. В 1943 году, когда появился неблагоприятный отзыв о его совместной с Адольфом Готлибом работе, они опубликовали короткий манифест, в тексте которого, в частности, говорилось: «Среди художников широко распространено мнение – не важно, что ты рисуешь, если это нарисовано хорошо. Не бывает хорошей картины ни о чем». По иронии судьбы именно так отзывались о дальнейшем творчестве Ротко некоторые случайные зрители, называвшие его работы всего лишь «цветными пятнами». Хотя в своей книге Ротко ничего не пишет о собственных полотнах, книга позволила частично приоткрыть завесу над его жизнью. Например, он с презрением отзывается о декоративной функции искусства, возможно потому, что именно в ту пору его первая жена, ювелир Эдит Сэчер, пыталась заставить его работать над своими украшениями.
Только к началу 1950-х Марк Ротко нашел свой стиль в русле абстрактного экспрессионизма, упростив структуру картин до двух, иногда трех зон яркого чистого цвета. Когда перелистываешь альбомы Ротко, возникает странное ощущение. Вот вполне реалистические портреты матери, сестры. Постепенно контуры как будто расплываются, а краски становятся ярче, насыщеннее. И, наконец, остается только цвет – знаменитые «цветные поля» Ротко. Вначале холст покрывался различными цветовыми формами, из которых спустя какое-то время выкристаллизировалась присущая его творчеству «изюминка» – два или три наложенные друг на друга прямоугольника, словно плывущие по поверхности полотна. С начала 1950-х у работ нет названий, связанных с реальностью. Просто «Черное, фиолетовое и желтое на оранжевом» или «Землисто-красное и зеленое». Марк Ротко хотел ни много ни мало «выразить красками древнейшие человеческие понятия и эмоции – трагедию, экстаз, смерть». Когда смотришь на его полотна, рождается ощущение, что они пульсируют, то расширяясь, то сжимаясь. Сам художник советовал рассматривать свои произведения с очень близкого расстояния, чтобы «цветовые поля» могли поглотить зрителя. Говорят, что в 1950-е годы, глядя на разноцветные пульсирующие квадраты Ротко, американцы рыдали. «Картины должны быть чудесными», – любил говорить Ротко и создавал это чудо цветом.
Описывать абстрактные картины Ротко – дело гиблое и неблагодарное. Например, он не признавал рам, и поэтому прямо из стены возникает огромное цветовое поле, где различные оттенки одного и того же цвета переходят друг в друга и контрастируют. Нечеткие края как бы оплавлены, возникают цветные пятна. На выставках Ротко требовал приглушить свет. Цветовые блоки казались повисшими в бесконечном пространстве. Возникало ощущение, что краски пульсируют, изменяются, что перед вами – Космос. Несмотря на огромные размеры картин, живопись Марка Ротко камерная, очень личная и эмоциональная. В творчестве он стремится «к уничтожению всех преград между художником и идеей, между идеей и зрителем». Знаки и символы, яркие эмоции, оранжево-белая гамма настроений, которыми наполнены полотна, пронизанные внутренним мерцанием, не открываются зрителю сразу, позволяя неторопливо постигать абстрактный мир сюрреалистических работ художника.
Сам он формулировал свою задачу, как «простое выражение сложной мысли». Работы последнего периода (с конца 1950-х годов и до смерти), прославившие его, – это полотна большого размера с крупными цветовыми плоскостями. Главное выразительное средство – цвет. Каждая абстрактная фантазия – отчетливая иллюстрация эмоции, «сложная мысль» внутри абстрактно-экспрессивных работ Ротко современным зрителем не прочитывается.
Чтобы реализовать себя до конца, Ротко в основном занялся созданием монументальных композиций для украшения зданий. В 1958 году он получил заказ на создание декоративных панно для ресторана «Четырех сезонов» в небоскребе Сигрем-билдинг. Несколько полотен Марк создал в своей огромной студии в Бауэри в южной части Манхэттена, а затем уехал работать в Европу. На борту корабля он познакомился с редактором журнала Harper Джоном Фишером, который уже после смерти Ротко опубликовал статью «Портрет художника в гневе». Все, кто знал характер Ротко, не были удивлены, узнав, что он отказался отдать картины заказчику. В один прекрасный момент он понял, что оформлять стены в этом респектабельном ресторане больше не может, и аннулировал заказ, отказавшись таким образом от 35 тысяч долларов. Было это в 1959 году… Он, сидя в ресторанном зале, с внезапным отвращением почувствовал, что продал душу капиталистам. «Тот, кто будет пировать среди этих цен, даже и не взглянет на мои картины», – говорил Марк своим друзьям. Ему было нестерпимо осознавать то, что он оформлял «место, куда будут приходить богатейшие ублюдки Нью-Йорка, чтобы покормиться и показать себя». Впрочем, этот гнев имел несколько неожиданные последствия: поначалу живописец решил «испортить аппетит всем этим сукиным детям, которые когда-либо будут есть в этой зале», «заставить этих богатых ублюдков почувствовать, что они загнаны в ловушку с замурованными окнами и дверями». Намерение создать максимально удушливую атмосферу для богатых так и не было воплощено живописцем. Скорее, он сам ощущал себя задавленным и загнанным в ловушку. Подобно многим другим полотнам Ротко, названия выполненных им для «Четырех сезонов» картин рождены их цветовой схемой: «Черный на мароне», «Красный на мароне». Их содержание кому-то может напомнить дверной проем. Иногда прямоугольник закрыт со всех сторон – взгляд зрителя притягивает центр картины, где он останавливается, словно упершись в стену. Десять полотен для «Четырех сезонов», написанные в Европе, прибыли в Америку точно в день смерти художника, но ресторан так и не смог их заполучить. Ценились они уже тогда на вес золота.
В 1961 году Ротко получил аналогичный заказ на украшение Холиоук-центра Гарвардского университета. В 1965–1967 годах художник работал над мистическими полотнами для экуменической капеллы в Хьюстоне (Rothko Chapel). Это 14 огромных холстов, разместившихся по стенам уникальной капеллы, созданной для объединения людей разных религий. На полотнах переданы все оттенки черного цвета – от темно-лилового, как вечернее зимнее небо, до непроглядной, беспросветной ночи. Это самая значительная работа Ротко. (Капелла Ротко в Хьюстоне, изначально возводившаяся как католический храм, открылась спустя год после его смерти и стала пристанищем для людей всех вер.) Это Ротко во всей красе – магически мерцающий пурпур в полутемном зале лондонской галереи Тейт, завораживающая чернота Хьюстонской капеллы… Масштаб – самое подходящее слово для этого автора, масштаб чувств и масштаб холстов. «Я не выражаю себя в своих картинах. Я выражаю своего не-себя», – самая известная фраза Ротко.
Это было тяжелое для художника время. С одной стороны, он очень богат и знаменит, у него жена, сын и дочь. В 1969 году он организовал фонд для поддержки нуждающихся художников. Йельский университет присудил ему степень доктора изящных искусств. С другой стороны, в картинах того времени жизнерадостные красные, оранжевые и желтые краски постепенно сменяются коричневыми, фиолетовыми и черными. Его работы становились все более гнетущими и мрачными. Отказавшись от эффекта полупрозрачное™, которого он добивался с помощью масла, Ротко начал использовать акриловые краски. Тем не менее, по словам М. Б. Пиотровского, его картины противостоят «Черному квадрату» Казимира Малевича: «У Малевича – это конец живописи. У Ротко – это черный цвет классических голландских художников».
И все же это было свидетельством какого-то надрыва в душе потрясающего мастера цвета. В январе 1969 года он, покинув свой дом, уединяется в своей мастерской, в которую полностью перекрыл доступ дневного света. Ротко пишет серию картин, где только черное и серое. Характер у него всегда был, мягко говоря, не покладистый, а скорее мятежный, к тому же желчный и меланхолический. Отказался поехать на «Документу» в Кассель, потому что это в Германии. Отказывался учить студентов, потому что задают не те вопросы. Он неоднократно подавал в суд на всевозможных своих обидчиков, ни разу при этом не выиграв процесса. Часто ссорился с коллегами и не отличался особой жизнерадостностью. К тому же в 1960-е годы появился Уорхол со своим поп-артовским задором и все «испортил»: страдания и эмоциональный надрыв, художнические депрессии и возникающие вследствие них абстрактные шедевры вышли из моды. К болезни, личной драме прибавилось еще и острое ощущение меняющегося культурного поля и утраченной актуальности своего собственного творчества. Последнюю мрачную серию «Без названия» Марк Ротко не завершил. 25 февраля 1970 года один из его помощников обнаружил художника лежащим посреди студии с перерезанными венами.
Марк Ротко не был первооткрывателем в искусстве, но он яркий представитель своего времени, чем и интересен. Впрочем, именно он относится к тем немногим художникам, кто, формально являясь одним из многих, выработал совершенно уникальную стилистику, которую нельзя продолжить, но которой возможно лишь подражать. Но абстракция неизбежно связана с идеей смерти: это попытка изобразить ничто – то, чего уже нет. Искусство неизбежно связано с идеей бессмертия: это попытка увековечить то, что есть. Если отнестись к этой дилемме серьезно, можно свихнуться даже человеку более веселого нрава, чем у Ротко. Самоубийство внесло последний штрих в легенду великого художника. Ротко – гордость Америки и вообще поп-идол западной культуры. Его картины используют для открыток, упаковок, выпускаются почтовые марки с репродукциями Ротко, есть рок-группа Rothko… Последний писк в интерьере – это постер Ротко. В массовом сознании его индивидуальный стиль укоренился в виде формально-декоративных реплик в области промышленного дизайна. Флакон новых духов от Carolina Herrera, как гласит реклама, «решен в духе творений модного русско-американского художника Марка Ротко». Таким причудливым образом оседает в визуальной истории «простое выражение сложных мыслей» художника-абстракциониста.