100 знаменитых художников XIX-XX вв.

Скляренко Валентина Марковна

В первых скульптурных работах мастера, из которых наиболее известны горельеф «Источник» (1898 г.) и серия «купальщиц», выполненных в стиле круглой пластики, чувствуется чрезвычайная зависимость замысла от материала. Но пройдет совсем немного времени, и он преодолеет схематизм и «архаическую» скованность, характерные для его ранних работ. В лучших творениях этого периода, «Ева» (1902 г.) и «Леда» (1902 г.), Майоль впервые сумел показать одну из существеннейших особенностей своего творчества – интимность выражения. «Майолевские» женщины, выполненные в бронзе и камне, удивительно естественны, пластичны, иногда невинно кокетливы. Это всего лишь небольшие статуэтки, но их конструктивная основа такова, что на фотографиях они выглядят, как грандиозные огромные скульптуры.

К изготовлению больших изваяний Майоль приступил уже в начале 1900-х гг., выполняя их из камня, который отныне становится любимым материалом мастера. «Бронза

слишком темна, на мой вкус, она поглощает слишком много света. А я ведь хочу света», – объяснял он выбор материала. В 1902 г. свой первый терракотовый эскиз «Средиземное море» скульптор увеличил до размеров натуры, а спустя три года перевел его в камень. В лаконичной простоте, четкости силуэта статуи «Средиземное море», иначе называемой «Мысль», Андре Жид увидел «несомненные приметы рождения нового современного искусства». Отныне материал не господствует в творениях ваятеля, а всецело подчиняется его замыслу, сохраняя при этом все свои блистательные качества. Персонажи Майоля сочетают в себе внешнее спокойствие и стабильность с внутренней насыщенностью, напряженностью мысли. Эта особенность ощущается практически во всех «майолевских» творениях тех лет, включая одну из лучших работ – монументальную композицию «Ночь, или Мечта» (1902–1906 гг.). Чрезвычайное внимание автор уделял именно внутренней жизни своих героинь, для чего много наблюдал за своими современницами. Увидев в лице случайной каталонки необходимое ему выражение, обычно медлительный Майоль мог в течение трех часов по первому впечатлению вылепить голову ничего не подозревающей об этом девушки. «Когда она проходит мимо, я чувствую ее душу, – говорил скульптор. – Вот это я хочу передать в моей статуе, что-то живое и вместе с тем нематериальное. Создавая фигуру девушки, я хочу передать впечатление от всех девушек. Мое чувство переходит в мои пальцы». Особенно отчетливо это можно увидеть в горельефе «Желание», в котором автор продолжил и развил тему нежности, успешно начатую в «Леде». В этой работе Майоль впервые выступил как трогательный, но не сентиментальный творец.

Преимущественно монументалист, Майоль пробовал себя и в портрете, выполнив величественный и тонкий по стилю «Портрет матери» (1898 г.), сокровенный портрет своего угрюмого друга, живописца Этьена Террю (1905 г.) и правдивый портрет больного, состарившегося Огюста Ренуара (1907 г.), в котором сумел передать и физическую слабость, и мужество духа почтенного художника. Интересно, что после позирования Майолю, под впечатлением от его работы, Ренуар тоже решил заняться скульптурой, несмотря на свои недуги. Так Аристид Майоль, испытавший воздействие ренуаровской живописи, оказал встречное влияние на старого мастера, которого считал одним из своих истинных учителей.

В 1903 г. на выставке Салона, по настоянию Родена, впервые была выставлена статуэтка «Леда», а спустя два года на вернисаж допустили и «Средиземное море». Тогда же был принят проект памятника Луи-Огюсту Бланки, получивший название «Скованная сила, или Скованная свобода». Создавая этот необычный и оригинальный памятник, Майоль впервые сделал шаг «к выражению экспрессии». Фигура могучей женщины, пытающейся в сильном напряжении разорвать сковывающие ее путы, олицетворяла собой жизнь революционера Бланки, много лет проведшего в заточении. Моделью для этой скульптуры, как и для более ранних – «Средиземного моря» и «Ночи», – служила жена скульптора.

Создавая проекты будущих композиций, он много времени уделял рисунку, наброску, как с натуры, так и по воображению. Большие рисунки Майоля, монументальные, фресковые, считаются почти самостоятельным жанром, в них автор давал себе полную свободу творчества. «Не останавливайте вашего штриха, пускайте свободно ваш карандаш, – не раз повторял художник. – Давайте работу инструментам: часто они умнее нас… Высвобождая бег ваших линий, вы добьетесь лучшего рисунка». Незаурядный талант рисовальщика и графика проявил он и в создании иллюстраций к «Дафнису и Хлое» Лонга, «Искусству любви» Овидия, «Эклогам» и «Георгикам» Вергилия.

«Вечный искатель прекрасного», Майоль пытался создать свою эстетическую теорию, основанную на его художественной практике. «В природе все восходящие линии, все вертикали прямы, горизонтальные линии – круглы. Возьмите ствол дерева. Его вертикаль пряма, как свеча. Но сделайте разрез ствола, и вы получите одни лишь круглые формы. Перенесите эти принципы, которые я нашел в природе, на человеческую фигуру, и вы будете иметь основу моей эстетики», – говорил мастер.

К 1908–1910 гг. Майоль окончательно утвердился как скульптор. В 1908 г. он осуществил долгожданную поездку в Грецию, которая стала возможной благодаря одному из его немногочисленных друзей, немецкому любителю французского искусства Гарри Кесслеру. Посетив обетованную родину скульптуры, Майоль с удивлением обнаружил, что Греция удивительно похожа на

его родную Каталонию: «Эта та же страна, но без домов, пустынная». Оказалась, что «реальная, каждодневная, сиюминутная» жизнь, окружавшая его в родном Баньюле, необыкновенно близка античности. Наверное, поэтому некоторые скульптуры (особенно «Торс Нереиды», 1905 г.), сделанные мастером еще до путешествия в Грецию, напоминают нимф с фронтонов Парфенона. Искренне восхищаясь архаикой, Майоль был уверен в том, что «надо быть в согласии с современной эпохой». Современность его статуй проявляется прежде всего в интимности их восприятия. Примечательна в этом отношении неповторимая «Помона», сочетающая в себе «величие зрелости» и «специфическую грацию детства». Эта скульптура, над которой автор трудился с 1907 по 1910 г., является одной из главных его творческих побед. Могучая статуя, воплощающая идею осени и плодородия, таит в себе многие из качеств, которые вкладываются в понятие «майолевская женщина», – первозданную чистоту, непосредственность, женственную мягкую округлость и монументальную цельность. Однако типаж «маиолевских женщин» широк и разнообразен, о чем можно судить по легкой, изящной, узкобедрой «Флоре» (1911 г.) или царственно-величественной статуе «Иль-де-Франс» (1919–1932 гг.). Начиная с «Памятника Полю Сезанну» (1912–1925 гг.), мастер приступил к разработке так называемого типа «горизонтальной», полулежащей фигуры, который приходит на смену «вертикальным» статуям. Теперь скульптуры Майоля стали необыкновенно «пейзажны», господствуя над пространством и организуя его. Особенно заметно это по бронзовой «Сене» (1921 г.), складки одежды которой струятся по телу подобно реке или водопаду.

Невероятно, но все эти памятники А. Майоля в большинстве своем не имели успеха у заказчиков и современников. Они считали, что изваяния этого мастера слишком просты и им не хватает выразительности и эффектности. И потому судьба маиолевских работ была довольно сложной, а иногда и печальной. Вплоть до 1917 г. гордый скульптор, равнодушный к сенсациям и помпезности, оставался почти безвестным. «Никогда не следовавший моде», он долгое время был как будто в тени других. Вообще развитие Майоля как творца проходило неспешно и медленно. «В его эволюции нет ничего резкого, внезапного, ничего интеллектуального, она походит на ясный ручей, который в своем течении постепенно становится рекой, – писал Джон Ревалд в 1939 г. – Его вода остается по-прежнему светлой, но его русло углубляется».

Искусство Майоля не знает заката. С годами работы мастера не стали скуднее и беднее. Напротив, в них обнаруживаются новые, порой неожиданные искания. В 30-е гг. в его статуях с удивительной силой проявилась экспрессия. «Яискал архитектуры устойчивости, стабильности. Теперь я ищу архитектуры движения», – говорил Майоль. Его творения этого периода, из которых наиболее примечателен «Памятник Дебюсси» (1930 г.), контрастны и в то же время родственны предшествующим скульптурам. Особая удача мастера – «Памятник павшим» (1930–1933 гг.), воздвигнутый в Баньюль-сюр-Мер. Этот мемориал, воплотивший в себе силу и вечность, является самым грандиозным из его работ. В те же годы Майоль создал также целую серию маленьких бронзовых и глиняных статуэток купальщиц. Чуть позднее, тоже в жанре мелкой пластики, были рождены образы природных стихий – «Гора» (1935–1938 гг.), «Воздух» и «Ночь» (1937–1939 гг.), «Река» (1938–1943 гг.). В живописных работах тех лет художник придерживается подобной тематики: обнаженные женщины, купающиеся или отдыхающие. В его густо, пастозно написанных картинах, где каждый мазок добротен и основателен, чувствовалось влияние Сезанна.

В начале Второй мировой войны, когда Франция была оккупирована немецкими войсками, восьмидесятилетний скульптор наотрез отказался эвакуироваться. Вместе с женой он остался в своем доме и продолжал работать. Здесь с натуры Майоль создавал бронзовую статую «Гармония» (1940–1944 гг.), для которой позировала молодая девушка Дина Вьерни, ставшая последней моделью ваятеля. Оригинальная, глубокая, с философским взглядом на мир, она почти ежедневно приходила за пять километров в мастерскую скульптора. Они подолгу беседовали, читали стихи. И в этой обстановке Майоль создавал свои последние работы.

15 сентября 1944 г., возвращаясь из Верне-ле-Бен, скульптор попал в автокатастрофу. Утратив возможность говорить, он записывал свои последние мысли в школьную тетрадь. В них не было ничего, кроме беспокойства о близких и сожаления о тех творениях, которые скульптор не успел закончить. 27 сентября 1944 г. Аристид Майоль скончался, оставив свою «Гармонию» незавершенной. В последний путь мастера провожали юная модель Дина Вьерни и давняя Муза художника, Лаура, увековеченная им в образе «Помоны» сорок лет назад. Оставшаяся без рук, подобно Венере Милосской, изящная «Гармония» в своей незавершенности стала символом бесконечного поиска художника, оборвать который смогла только смерть.