1000 ночных вылетов
Шрифт:
— Входите, входите, мои подданные! — произносит штурман, едва мы переступаем порог комнаты.
— Артист! Ошалел, что ли? Мы совсем не расположены к шуткам — скорей бы спать!
— Кто смеет грубить мне, вашему королю?! — Вороненый ствол пистолета ползет по нашим лицам. — Кто смеет оскорблять своего монарха?! Ты? Или ты?
Ствол пистолета тычется в сторону одного, другого. Кто-то пытается проскользнуть в дверь.
— Стой! От двери! Вы забыли правила этикета, мои подданные. Король милостив, но он может быть и жесток…
— Готов, — шепчу я на
Мы все стоим у противоположной стены под дулом пистолета Мочалова. В кого первого пошлет он пулю?
— Надо обезоружить, — шепотом отвечает Борис. — Пошли. С двух сторон.
— Кто там шепчется?
Опять ствол пистолета скользит по нашим лицам. Что стоит ему нажать спуск?.. Черное отверстие замирает на моей переносице.
— Не вы шептались?
— Нет… Я…
— Не забывайте добавлять «ваше величество»! Итак, вы шептались?
— Нет… ваше величество.
— Вы делаете успехи, мой лейтенант. Не исключено, что я подумаю о вашем производстве… Руки! Вы пытаетесь обнажить оружие?
Пистолет Мочалова нацелился в другую сторону. Мы с Борисом обмениваемся мгновенным взглядом и шагаем вперед.
— Стой! Один ко мне, остальные на месте! Пистолет вновь уткнулся в мою переносицу. По коже ползут неприятные мурашки.
— В трудах ты обрящешь счастье… Сыми сапоги, чадо!
Я кошусь взглядом на направленный в мою голову пистолет, шагаю к столу, протягиваю руки к мочаловскому сапогу и — недаром в училище столько часов было затрачено на самбо! — одним ударом выбиваю пистолет из его руки. В то же мгновение ко мне на помощь бросается Борис, наваливаются на Мочалова и остальные ребята.
— Анафема! Анафема! — вопит Мочалов. — Устал! Устал, дети мои! Уложите спать…
Мы укладываем его обмякшее тело на нары и укрываем одеялом. Мочалов вздрагивает мелкой дрожью и приглушенно бормочет:
— А вчерась жандармиха ездила с Коськой-буфетчиком за реку… Не унывай, жандарм!..
Кто-то советует сходить за врачом.
— Братцы, шоколадку бы, а? — неожиданно просит Мочалов. И тут мы замечаем на столе горку шоколадных плиток — паек летчиков эскадрильи.
— Здарылось же таке… — горько вздыхает Иван Казюра. — От лышенько! Як, хлопцы, усе оддамо?
— Весь! Отдавай весь!
Иван сгребает шоколад и сует его под одеяло Мочалову. До нас доносится шуршание бумажек и аппетитный хруст. Через минуту из-под одеяла высовывается улыбающаяся физиономия Мочалова.
— Отличный шоколад! — довольно говорит он. — Здорово я вас, а?
Первым в него швыряет подушку Борис. Следом летят комбинезоны, унты — все, что попадает под руки.
— От ж мастер! — восторгается Казюра. — Артист! Та ще який!
В это время распахивается дверь, и в клубах пара появляется комиссар полка.
— Смирно! — командует Казюра, ближе всех оказавшийся к двери. — Товарищ комиссар, вторая эскадрилья отдыхает после полетов…
— Ничего себе отдых! — смеется комиссар. — Бои местного значения! А еще говорят: летчики переутомились. Не перевелись силы, хлопцы?
— Не перевелись, товарищ комиссар!
— Тогда пять минут на сборы. Построение возле штаба. Форма — шинели и сапоги…
Полк выстроен широким каре: три стороны его — летчики, штурманы, оружейники и мотористы, четвертая — офицеры штаба. В середине стол, накрытый красным.
Командир полка громко командует:
— Смирно! Равнение на средину! Товарищ член Военного совета, шестьсот восьмидесятый авиационный полк выстроен по вашему приказанию!
— Здравствуйте, гвардейцы!
Ответ прозвучал разноголосо. Приветствие явно обращено не к нам.
— Плохо отвечаете! — улыбается член Военного совета. — Или думаете, я не к вам обращаюсь? К вам, к вам. А теперь… Смирно! Слушай: «Приказ Верховного Главнокомандующего…»
Застыли в строю летчики, штурманы, техники. Слушают приказ, в котором перечисляются недавние боевые дела. Вспоминают те дни, вспоминают товарищей, которым уже никогда не встать в строй…
— «…Приказываю: за мужество и проявленный героизм шестьсот восьмидесятый авиационный бомбардировочный полк переименовать в сорок пятый гвардейский…»
Тяжелый бархат пурпурного полотнища знамени чуть колышется на ветру. Командир полка склоняет перед ним колено и целует край знамени. И все мы опускаемся на колено, повторяя за командиром слова гвардейской клятвы: «Ни шагу назад!»
Будто ничего и не произошло. Мы такие же, как и были час назад. Такие? Нет, мы другие! Мы выстояли! Впереди еще много боев. Мы не отступим. Мы — гвардия!..
За боевые отличия, стойкость и массовый героизм личного состава, проявленные в Сталинградской битве, приказом Верховного Главнокомандующего были не только преобразованы в Гвардейские некоторые полки и дивизии 16-й воздушной армии, но одновременно им были присвоены почетные наименования Сталинградских.
В феврале 1943 года после разгрома немецких войск под Сталинградом решением Ставки Верховного Главнокомандования был образован Центральный фронт во главе с генералом армии К. К. Рокоссовским. Войска фронта развернулись между Брянским и Воронежским фронтами и приняли участие в боях на орловском направлении, образовав северный фас Курской дуги. Сюда же из-под Сталинграда передислоцировалась и 16-я воздушная армия, в состав которой входили наша 271-я ночная бомбардировочная авиадивизия и наш 45-й гвардейский полк.
Задание будет выполнено!
Глубокий снег на полях в один день осел и пропитался до самой земли влагой. Веселые, звонкие ручьи устремились с холмов в низины, образуя недолговечные озера талой воды. Пришла весна, а с нею распутица, которая вывела из строя все полевые аэродромы. Фронтовая авиация получила кратковременный отдых от непрерывных боев.
Но мы летаем. Великими усилиями БАО и полкового технического состава на взлетной полосе сохраняется снежный покров. На день полосу прикрывают соломой от палящих лучей солнца, ночью солому сгребают в сторону, и взлетают самолеты, разбрызгивая лыжами воду и ошметки талого снега, перемешанного с грязью.