12 ступенек на эшафот
Шрифт:
Нашим девизом стал призыв: «Никакой монстроидальности и гиперцефалии!» Только ограниченный штат высококлассных специалистов, проверенных во времена рейхсвера, и никакой «заорганизованности». Я был настроен самым решительным образом против попыток определенных кругов «протащить» идею создания некоего «центрального министерства», равно как и против поползновений армии и флота на создание самостоятельных министерств. Я хотел «направлять, координировать и контролировать», а не заниматься раздуванием штатов и канцелярской имитацией бурной деятельности и «мудрого руководства».
Дальнейшее развитие событий показало — мы стоим на правильном пути. Мы ни в коем случае не пытались подменить собой нижестоящие командные инстанции. Наоборот, мы с удовольствием делегировали им полномочия, не требующие стандартизации и организации по единому плану, и были заинтересованы в их кадровом усилении для реализации своих планов. Я стремился к тому, чтобы штат вновь организуемой «центральной министерской инстанции» был
Следующим шагом стала реорганизация института военной контрразведки. В свете стоящих перед нами задач возникла необходимость создания… централизованной структуры для всей армии. Далее на повестку дня встал вопрос формирования трех подотделов в составе службы тыла, в компетенцию которых входили следующие задачи:
а) внутриполитические (компетенция НСДАП);
б) интендантское дело и вольнонаемный персонал;
в) снабжение, денежное довольствие, государственное обеспечение.
Разнообразие и разносторонность стоящих перед службами тыла задач поставили меня перед необходимостью выделения этого отдела в самостоятельное «общее управление вермахта» — своего рода военное министерство в миниатюре.
После создания инспекции военной промышленности в составе военно—экономического штаба в 1937 г. последовало разделение последнего на два отдельных управления — экономическое и военно—промышленное.
Дальнейшие подробности интересны разве что тем, что я по—прежнему вел ожесточенную борьбу против раздувания штатов и такого хронического «уродства» бюрократии, как гиперцефалия! Разбухание аппарата и увеличение расходов на собственное содержание — то, что принципиально невозможно, например, в фермерском хозяйстве, где вступают в действие простейшие законы себестоимости, — вечное несчастье нашей заорганизованности. Остается только сожалеть, что военные власти не в состоянии содержать собственный аппарат. «Самоокупаемость» привела бы не только к рационализации ратного труда, но и к ощутимому увеличению коэффициента полезного действия армейских структур…
В 1936 г. я был произведен в генерал—лейтенанты. Трудный год — решающий период в строительстве новых вооруженных сил. В субботу, 7 марта, Гитлер решился на очень рискованную операцию: 3 батальона форсировали Рейн и выдвинулись в направления на Ахен, Кайзерслаутерн и Саарбрюкен. Вермахт вступил на территорию демилитаризованной Рейнской зоны.
Ратификация французским парламентом русско—французского договора означала, что Франция предпринимает действия, направленные против Германии, и разрывает Локарнское соглашение. Тем не менее опасность санкций со стороны французов была крайне велика. Бурный протест западных правительств заставил фон Бломберга предложить Гитлеру не рисковать и отозвать батальоны. Фюрер отклонил предложение и приказал ни в коем случае не отступать и сражаться в случае нападения противника. 2 батальон 17 пехотного полка отрабатывал строевые приемы на Рыночной площади Саарбрюкена под нацеленными на город жерлами французских пушек.
Забили тревогу три военных атташе из Лондона — своей пессимистичностью среди них выделялся атташе сухопутных войск оберст Гейр фон Швеппенбург. Гитлер вновь вызвал Бломберга и Фрича и заявил, что не собирается поддаваться угрозам. Министерство иностранных дел получило ноту из Лондона с требованием не воздвигать фортификационные сооружения западнее Рейна… В этот день фон Бломберг, вопреки моим протестам, вылетел в Бремен. Фюрер вызвал в рейхсканцелярию Фрича, министра иностранных дел Константина фон Нейрата и меня. Я впервые предстал перед рейхсканцлером, не считая моей краткой беседы с ним во время приема группы генералов. Он сразу же потребовал от Нейрата и Фрича сформулировать их видение проблемы и предложить конструктивные варианты ее решения. Потом он обратился ко мне. До сих пор я не принимал участия в беседе, а только внимательно слушал. Я сделал шаг вперед и произнес: «Так или иначе, в настоящий момент мы не собираемся возводить долговременные огневые узлы и прочие оборонительные фортификационные сооружения на левом берегу Рейна — чисто техническое решение этой проблемы займет не меньше года. Так что мы можем с чистой совестью пообещать это британцам…» Гитлер выслушал меня внимательно и благосклонно, однако принял решение дать более уклончивый «дипломатический» ответ: «Рейхсправительство изучит претензии британской и французской сторон, заверяя их в том, что даже не рассматривало вопрос об укреплениях в бывшей демилитаризованной зоне, поскольку не видит в этом ни малейшей необходимости. Пока нас вполне удовлетворяет качество оборонительных сооружений «линии Шварцвальд — Оденвальд — Веттерау — Рейн», завершение строительства которых намечено на 1950 г…»
Между тем фюрер попросил фон Нейрата остаться, а я и Фрич удалились. Это была моя первая служебная встреча с Гитлером. Постепенно напряжение спало. Думаю, что только тогда Гитлер осознал, на какой грани он балансировал. Однако он рискнул, поставил на карту все и сорвал банк! Рейхсканцлер продемонстрировал всему миру стальную прочность своих нервов и политическую интуицию. Не удивительно, что его авторитет государственного деятеля и политика резко возрос…
Не буду подробно описывать распорядок моего рабочего дня, скажу только, что ежедневно ходил на доклад к Бломбергу. Тем для обсуждения было предостаточно. К фюреру рейхсминистр ходил по вечерам и всегда один. Чтобы проинформировать Гитлера, он обычно записывал в тетрадь для докладов даже и второстепенные, на мой взгляд, вопросы, которые был в состоянии решить сам. Временами я был вынужден буквально «выцарапывать» из него и его тетради оставшиеся нерешенными проблемы, поскольку фон Бломберг был немногословен и очень редко рассказывал мне в подробностях о состоявшемся накануне совещании. Хорошо, что на вечерних докладах постоянно присутствовал адъютант Гитлера по сухопутным войскам оберстлейтенант Фридрих Хоссбах, от которого я и узнавал о состоянии дел. Хоссбах обещал мне посодействовать в более частых вызовах на доклад к Гитлеру, как это было принято во времена Рейхенау. Возможно, в моем «выключении» из круга доверенных лиц фюрера крылся какой—то тайный расчет Бломберга. Признаюсь, мне это неизвестно. Но, так или иначе, стараниями Бломберга или без оных, я в течение длительного времени не мог познакомиться с Гитлером так, как это следовало бы сделать начальнику военно—политического управления вермахта…
Осенью 1936 г. я сопровождал Бломберга в инспекционной поездке. Маневрами на полигоне под Бад—Наухаймом руководил главнокомандующий 2 военным округом генерал Вильгельм фон Лееб. Мои функции исчерпывались наблюдением, поэтому я в основном наслаждался красотами живописной местности и видом старинной крепости — имения зятя графа Цеппелина (затрудняюсь вспомнить имена владельцев). [44]
Бломберг редко брал меня в поездки, которые обычно совершал на самолете. Мне так ни разу не удалось выйти с ним в море на посыльном судне кригсмарине «Грилле» — один из нас должен был все время находиться в Берлине… Думаю, что его тянуло в море, потому что только там он отдыхал душой и телом… От Бломберга я унаследовал любовь к воздухоплаванию и старый добрый Ю–52 вместе с экипажем…
44
Речь идет о замке Бранденштайн и его владельцах графе Александре фон Бранденштайн—Цеппелин и его супруге, графине Хелене, урожденной фон Цеппелин, дочери изобретателя дирижабля системы «Цеппелин» генерала от кавалерии графа Фердинанда фон Цеппелин
…Во время Олимпиады 1936 г. празднично украшенный Берлин производил самое благоприятное впечатление на гостей столицы. Рискну предположить, что в те памятные дни многие получили прекрасную возможность изменить свое представление о новом рейхе и происходящих в Германии переменах.
На трибуне для почетных гостей, в так называемой «комнате отдыха фюрера», Адольф Гитлер принял решение об активном участии вермахта (главным образом люфтваффе) в гражданской войне в Испании на стороне Франко. К этому времени немецкая транспортная авиация уже перебросила в Испанию франкистскую лейб—гвардию — африканских мавров. Здесь, на трибуне имперского стадиона, в перерыве спортивных соревнований Гитлер принял решение о формировании «Легиона Кондор» в составе нескольких эскадрилий бомбардировщиков Ю–52 и истребителей Хе–51, а также небольшого контингента пехотных и танковых подразделений. [45] Первым командующим немецкой военной миссии стал генерал Варлимонт. Испанская кампания обошлась бюджетно—финансовому отделу вермахта в полмиллиарда рейхсмарок и прошла по отчетным ведомостям министерства как «безвозвратная испанская задолженность». Летный состав люфтваффе постоянно обновлялся в целях получения необходимого боевого опыта и обкатки новой техники. Это было тем более ценно, когда выяснилось, что на стороне повстанцев воюют советские летчики—истребители.
45
Неточность фельдмаршала: гражданская война в Испании началась 17 июля 1936 г. Гитлер принял решение о выступлении на стороне генерала Франсиско Франко Баамонде в Байройте.
В начале сентября 1936 г. я во второй раз присутствовал на съезде НСДАП в Нюрнберге — на этот раз вместе с супругой в качестве официальных гостей фюрера…
По замыслу Бломберга, запланированные на зиму 1936–1937 гг. командно—штабная игра и маневры должны были внести ясность в наши непростые отношения с генеральным штабом сухопутных войск. Практическая проверка разделения полномочий в условиях, максимально приближенных к боевым, должна была положить конец затянувшимся разногласиям в области оперативного управления вооруженными силами. Генерал Йодль, возглавивший штаб «Л» — руководство и управление маневрами, — находился в непосредственном контакте со мной. Не только Бломберг, но и мы с Йодлем были заинтересованы в скорейшем разрешении латентного конфликта.