12 ступенек на эшафот
Шрифт:
В начале ноября (19)40 [71] по личной просьбе фюрера состоялся визит народного комиссара иностранных дел Молотова в Берлин для обсуждения международного положения. Я находился среди участников торжественного приема в здании рейхсканцелярии. После церемонии представления всех пригласили в обеденный зал, где фюрер давал завтрак в честь прибывших русских гостей. Мое место за столом оказалось рядом с сопровождавшим Молотова господином Деканозовым. [72] Однако мне так и не удалось побеседовать с ним по вполне прозаической причине — рядом не оказалось ни одного переводчика! Еще один прием министра иностранных дел состоялся в ресторане одной из берлинских гостиниц — и я опять оказался рядом с Деканозовым, однако на этот раз нам удалось поддержать беседу
71
12–13.11.1940
72
Спецуполномоченный советского правительства по включению Литвы в состав СССР, последний посол Советского Союза в Берлине до 22.6.1941. Проходил по «делу Берия» и был расстрелян в 1953 г.
После отъезда русской делегации я поинтересовался у фюрера результатами переговоров — он охарактеризовал их как неудовлетворительные. Тем не менее Гитлер так и не отдал приказ о начале подготовки к войне, поскольку ждал официальной реакции Сталина на встречу в Берлине. Для меня было очевидно: мы взяли курс на войну с Россией; и в связи с этим меня интересовал только один вопрос: все ли сделал фюрер, чтобы ее избежать? Вопрос войны и мира был напрямую увязан с нашими обязательствами по отношению к Румынии, Болгарии и Прибалтике — не думаю, что фюрер отказался бы от каких—либо из них. Возможно, Гитлер был прав и на этот раз: кто знает, какую позицию занял бы Сталин через год—два, когда его армия была бы полностью отмобилизована и готова к войне с любым противником, если уже в 1940 г. России было по плечу решать свои геополитические проблемы с позиций силы в Болгарии, Финляндии и Дарданеллах. Разгром Франции за 6 недель спутал все планы Сталина, и он надеялся выиграть время. Я бы не стал даже упоминать эту гипотезу, если бы наш превентивный удар летом 1941 г. не подтвердил всю серьезность агрессивных намерений русских.
Можно только предполагать, каким был бы ход событий, не накажи нас бог союзом с Италией. Все бы ничего, если бы Муссолини соблюдал «доброжелательный» нейтралитет и не лез в войну на Балканах. Но раз уж мы имели несчастье обзавестись таким воинственным союзником, что было бы, если бы Гитлеру удалось предотвратить безответственный «поход» дуче против Греции? Нам бы не пришлось помогать итальянцам в их лишенной какого—либо смысла авантюре. Не исключено, что и в нейтральной Югославии не произошли бы известные события — переворот и приход к власти антигерманских сил, стремившихся не допустить военного союза с державами «Оси». Можно только гадать, каким было бы соотношение сил в русской кампании и что мог означать для нас выигрыш двух наиболее благоприятных в военном отношении месяцев. В конце ноября мы стояли в 30 км от окруженной с севера, запада и юга Москвы — наши дивизии безнадежно увязли в русских снегах при температуре –45 °C. Какой оборот приняли бы события, если бы до наступления дьявольских холодов — первая зима стала самой суровой за все время кампании — у нас в запасе было бы не менее 8 недель?
Воистину неисповедимы пути Господни! Само собой разумеется, что всякий государственный деятель и полководец должен держать в уме факторы случайности и неопределенности, однако кто мог предположить тогда, какую лавину последствий повлечет за собой вступление Югославии в «Тройственный пакт»? Решение лежало на поверхности, но никто не захотел увидеть его: во что бы то ни стало Германия должна была заключить мир с Англией — пусть даже ценой всех завоеванных к тому времени побед. Пошла бы на этот шаг Англия, только что потерявшая своего главного континентального союзника — Францию — и связанная договорными обязательствами с Москвой? Думаю, что нет, учитывая традиционную антигерманскую направленность политики Британской Империи в Центральной Европе. Черчилль вряд ли выпустил бы нас из западни, имея за плечами Америку и безоговорочную поддержку Москвы.
В начале декабря 1940 г. Гитлер принял решение о подготовке войны против СССР таким образом, чтобы с середины марта 1941 г. он в любой момент мог отдать приказ о планомерном развертывании вермахта на германо—советской границе, что было равнозначно открытию военной кампании в начале мая… Одновременно мы занимались разработкой комбинированного наземного и воздушного удара по Гибралтару с испанской территории, однако уже 11.12.1940 поступило указание отменить подготовку и проведение операции «Феликс». С этого момента ОКВ всецело посвятило себя разработке планов войны против России.
3 февраля 1941 г. я и Йодль присутствовали на совещании в штаб—квартире фюрера, на котором начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер во всех подробностях изложил оперативный план русской кампании, разработанный ОКХ. Гальдер доложил о последних данных стратегической и армейской разведок о положении противника, пограничных инцидентах на демаркационной линии и пропускной способности железных дорог в пограничных областях. Последний пункт особенно заинтересовал Гитлера, поскольку он намеревался осуществить переброску танковых соединений, находящихся на переформировании, перевооружении и доукомплектовании в Средней Германии, а также передислокацию вновь сформированных танковых дивизий в последнем эшелоне «остова развертывания». Доклад Гальдера представлял собой впечатляющую картину состояния военных приготовлений Советского Союза — при этом я обратил особое внимание на зафиксированную фронтовой разведкой и пограничной охраной передислокацию усиленных русских дивизий в районы на западной границе СССР. Нельзя было сказать со всей определенностью, готовились ли русские к внезапному нападению или же усиливали оборонительные порядки. Приподнять завесу секретности могло только… немецкое наступление.
30 марта 1941 г. в Берлине, в здании рейхсканцелярии, состоялось совещание старшего начальствующего состава трех составных частей вермахта в связи с предстоящим открытием Восточного фронта. С определенным трудом мне удалось добиться, чтобы программную речь фюрера смогли услышать и все начальники управлений ОКВ. В небольшом зале для совещаний были, как для доклада, расставлены ряды стульев, в центре была установлена трибуна для оратора. Появился Гитлер, необыкновенно энергичный и собранный, и произнес одну из своих безукоризненно отшлифованных и тщательно продуманных речей.
Военно—политическое положение рейха и откровенно агрессивные намерения западных держав — Англии и Америки — поставили нас перед неизбежностью войны с Россией. Каждый день промедления только ухудшает наше и без того сложное положение, изменяет соотношение сил — и опять не в нашу пользу: военно—стратегические запасы противника неисчерпаемы, в то время как мы уже использовали практически все наши кадровые и материальные резервы. Решение остается неизменным — нанести упреждающий удар и ликвидировать угрозу.
Рано или поздно противостояние двух диаметрально противоположных мировоззрений должно было привести к открытому столкновению. Мы не можем закрывать глаза на угрозу общеевропейского масштаба. Проблему нужно решать сейчас, а не откладывать ее до лучших времен. Никто после него в Германии не будет обладать достаточным авторитетом, чтобы взять на себя ответственность за превентивную войну, никто не сможет остановить большевизм, прежде чем тот окончательно не поглотил Европу. Как никто другой в Германии, он знает разрушительную мощь коммунизма, потому что всю свою жизнь борется против него и отдает все силы за будущее Германии и рейха. Это будет война не на жизнь, а на смерть; война, в которой решится судьба немецкого народа, поэтому он требует забыть о традиционных правилах и неписаных законах ведения рыцарской войны — так, как это принято делать у большевиков, а наилучшим подтверждением его слов являются агрессивные действия коммунистов в Прибалтике, Бессарабии и Финляндии. Коммунистическое правительство не признает Гаагскую конвенцию о ведении сухопутной войны и не считает обязательным исполнять Женевское соглашение о военнопленных. Он требует не считать комиссаров солдатами и соответственно не обращаться с ними, как с военнопленными, а расстреливать на месте. Комиссары — становой хребет коммунистической идеологии, полномочные представители Сталина в войне против собственного народа, наделенные неограниченной властью над жизнью и смертью простых солдат — должны быть уничтожены. Ликвидировать их — значит сохранить драгоценную германскую кровь на фронте и в тылу.
Особая статья — обращение с гражданским населением на оккупированных территориях и подсудность военнослужащих, «совершивших наказуемые акты, вызванные озлоблением против еврейско—большевистской системы». Он наделяет главнокомандующих властью не отдавать солдат и офицеров вермахта под суд. Советские военнопленные не подлежат отправке на территорию рейха, поскольку их использование в качестве рабочей силы представляет определенную опасность, прежде всего, из—за негативного политического влияния, от которого ему уже удалось избавить немецкий рабочий класс, и, наконец, из—за угрозы прямого саботажа.