12 великих трагедий

Чехов Антон Павлович

Когда же он надоедать нам бросит?

Проктофантасмист

Вам всем в лицо свой приговор я шлю!

Я деспотизма духов не терплю:

Мой дух его не переносит,

Пляска продолжается.

Сегодня мне ничто не удается,

Но продолжать я путь готов,

И, может быть, в конце концов

Поэтов и чертей мне победить придется.

Мефистофель

Постой, вот он сейчас увязнет в луже той,

Где успокоиться от всех трудов он может;

А как пиявка там крестец ему погложет,

Забудет духов он и дух испустит

свой.

(Фаусту, который прекращает танец.)

А где ж, скажи, красавица твоя?

Она, танцуя, так приятно пела.

Фауст

Во время пенья вдруг увидел я,

Как с губ у ней мышь красная слетела.

Мефистофель

И только? Строго ж ты, мой друг, на все глядишь!

Благодари судьбу – не серая хоть мышь.

Ведь в час любви до этого нет дела.

Фауст

Еще я вижу…

Мефистофель

Что?

Фауст

Вдали передо мной

Встал образ девы бледной и прелестной.

Она ступает медленной стопой,

Как будто цепью скованная тесной.

Признаться, в ней, когда гляжу,

Я сходство с милой Гретхен нахожу.

Мефистофель

Оставь ее: бездушна дева эта,

Всего лишь тень, бегущая рассвета.

С ней встреча – смерть, не счастье, не любовь,

При встрече с ней вмиг стынет в жилах кровь

И человек, как камень, замирает.

Миф о Медузе [75] , – кто его не знает?

Фауст

Глаза ее недвижно вдаль глядят,

Как у усопшего, когда их не закрыла

Рука родная. Это Гретхен взгляд.

Да, это тело, что меня прельстило!

Мефистофель

Ведь это колдовство! Обман тебя влечет:

Красавицу свою в ней каждый узнает.

Фауст

Какою негою, мучением каким

Сияет этот взор! Расстаться трудно с ним!

Как странно под ее головкою прекрасной

На шее полоса змеится нитью красной,

Не шире, чем бывает острый нож!

Мефистофель

Давно все это знаю я: ну что ж?

Под мышку голову берет она порою,

С тех пор как ей срубил ее Персей [76] .

Ты все, как прежде, носишься с мечтою.

Вперед, на холм, за мною поскорей!

Он весь покрыт веселою толпою:

Как в Пратере [77] кипит веселье тут!

Уж не театр ли? Мне сдается,

Что скоро здесь спектакль начнется.

Что здесь у вас?

Servibilis [78]

Сейчас начнут

Последнее, седьмое, представленье —

Всегда уж столько принято давать.

Любителя на сцене сочиненье,

Любители здесь будут и играть.

Я ухожу – прошу в том извиненья:

Я сам любитель – занавес поднять.

Мефистофель

На Блоксберге такие представленья

Как раз у места, без сомненья.

Сцена 23 [79]

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ. ПОЛЕ.

Фауст и Мефистофель .

Фауст. В одиночестве! В отчаянье! В страданиях долго блуждала она по земле – и вот теперь заключена, заключена в темницу на ужасные мучения, как преступница, – она, это несчастное, милое создание! Вот до чего дошло! И ты, изменник, недостойный дух,

смел скрывать все это от меня! Стой же, стой теперь и вращай яростно своими сатанинскими очами! Стой и – терзай меня невыносимым своим присутствием! В плену! В не выразимом мучении! Предана власти духов и бесчувственно осуждающего человечества! И ты стараешься развлечь меня отвратительными удовольствиями, скрываешь от меня ее растущее горе, оставляешь ее гибнуть без помощи!

Мефистофель. Она не первая.

Фауст. Пес! Отвратительное чудовище! О дух бесконечный! Преврати его, преврати червя этого в его собачий образ, который он так часто принимал ночью, бегая предо мною, вертясь под ногами беззаботного путника и бросаясь на плечи, чтобы увлечь падающего. Преврати его в этот излюбленный им образ, чтобы он пресмыкался передо мной по земле, чтоб я мог ногами топтать его отверженного. Не первая! О муки, муки, невыносимые для души человека! И не одно такое создание погибло в бездне горя и несчастья! И эта первая недостаточно искупила пред очами всепрощающего все грехи прочих в своем ужасном, смертном горе! Мозг мой и мое сердце терзаются, когда я смотрю на одну эту страдалицу, а ты издеваешься хладнокровно над судьбою тысяч существ!

Мефистофель. Да, теперь мы снова приближаемся к границам нашего остроумия, туда, где человек теряет управление своим рассудком. К чему же ты вступаешь в общение с нами, когда не в силах поддержать его? Хочешь летать – и боишься, что голова закружится? Мы ли тебе навязывались или ты нам?

Фауст. О, не скаль же так на меня свои прожорливые зубы: это отвратительно! О великий, чудесный дух, удостоивший меня видеть лицо свое! Ты знаешь сердце мое, душу мою: к чему же было приковывать меня к этому постыдному спутнику, который во зле видит свою жизнь, а в убийстве – наслажденье!

Мефистофель. Скоро ты кончишь?

Фауст. Спаси ее или горе тебе! Тягчайшее проклятие на голову твою на тысячи лет!

Мефистофель. Не в моих силах разрывать узы мстителя и снимать его затворы. Спаси ее! Но кто, скажи, ввергнул ее в бездну погибели: я или ты?

Фауст дико озирается кругом.

За громы схватиться хочешь? Счастье, что не вам Даны они, жалким смертным! Сокрушить непокорного – вот известный прием тиранов, к которому они прибегают, когда их поставят в тупик.

Фауст. Веди меня туда! Она должна быть свободна.

Мефистофель. А опасность, которой ты сам подвергаешься? Знай, что в городе ты оставил следы твоего кровавого греха. На месте убийства парят мстительные духи и ждут возвращения убийцы.

Фауст. Что еще предстоит мне от тебя? Смерть и проклятие всей вселенной на тебя чудовище! Веди меня, говорят тебе, и освободи ее!

Мефистофель. Изволь, я сведу тебя. Слушай же, что я могу сделать, – ведь не все же силы земли и неба в моей власти. Я могу помрачить ум тюремщика, а ты завладей ключами и выведи ее человеческою рукою. Я буду на страже: волшебные кони, которые умчат вас, будут готовы. Вот все, что я могу.