1356 (др.перевод)

Корнуэлл Бернард

– Мы можем остановиться в деревне, - сказал Раймер.

– Там должна быть таверна, - отозвался Томас.

– На это я и надеюсь.

– Мои люди тоже там остановятся.
– Томас уставился на монастырь, его высокие стены темнели в сгущающихся сумерках. Стены выглядели грозно, как валы какого-нибудь замка.
– Это то самое место?
– спросил он сира Роланда, пришпорившего коня, чтобы догнать Томаса.

– Не знаю.

– Похоже больше на крепость, чем на монастырь.

Рыцарь-девственник нахмурился,

глядя на далекие стены.

– Святому Жуньену приказали сберечь меч Святого Петра, так что, возможно, это и крепость.

– Даже если это монастырь Святого Жуньена.
– Подъехав ближе, Томас увидел, что огромные монастырские ворота открыты. Он предполагал, что их не закроют, пока солнце полностью не скроется на западе.
– Он похоронен там?

– Да, его земные останки там.

– Так что, возможно, там и Злоба.

– Может, нам стоит там ее и оставить?

– Я бы так и сделал, если бы не знал, что Бессьер ищет её, а если найдет, то использует, и не во славу Божию, а ради своей собственной.

– А ты?

– Я же говорил тебе, - резко сказал Томас, - я выкину ее.
– Он повернулся в седле.
– Люк! Гастар! Арнульдус! Со мной. Остальным остаться в деревне! И платить за снедь! Он брал с собой гасконцев, чтобы монахи не заподозрили их принадлежность к англичанам.

Робби, Кин и сир Роланд тоже примкнули к Томасу, затем и Женевьева с Бертийей настояли, чтобы идти с ним, хотя Хью оставили на попечении Сэма и остальных лучников.

– Почему бы не прихватить лучников?
– спросила Женевьева.

– Всё, что я хочу, так это задать аббату пару вопросов. И не хочу напугать его. Мы заходим, спрашиваем и уходим.

– То же самое ты говорил в Монпелье, - съязвила Женевьева.

– Это просто монахи, - ответил Томас, - и только. Мы спрашиваем их и уезжаем.

– Со Злобой?

– Не знаю. Не уверен, что она вообще существует.
– Он толкнул коня коленями, чтобы достичь ворот до того, как солнце скроется за горизонтом.

Он проскакал галопом через пастбище со стадом коз в сопровождении маленького мальчика и большой собаки, молчаливо наблюдавшими за проезжающими всадниками.

За пастбищем прекрасный каменный мост соединял берега реки. На противоположной стороне моста дорога раздваивалась. Левая вела в деревню, а правая - в монастырь.

Томас увидел, что монастырь был наполовину окружен рекой, запруженной, чтобы сделать подобие широкого рва. Может быть, монахи так разводили рыбу.

Он также заметил две фигуры в рясах, идущие к открытым воротам, и снова пришпорил коня. Два монаха увидели его и подождали.

– Ты здесь из-за паломников?
– спросил один из них в качестве приветствия.

Томас открыл было рот, чтобы переспросить , что он имел в виду, но ему хватило ума просто кивнуть.

– Так и есть.

– Они прибыли час назад и будут рады защите, поскольку думают, что

англичане неподалеку.

– Мы их не видели.

– Они все равно будут рады видеть тебя, - произнес монах.
– Для паломничества время сейчас опасное.

– Время всегда опасное, - сказал Томас, и провел своих спутников под высоким арочным проемом. Когда стих колокольный звон, цоканье копыт отзывалось эхом от каменных стен.

– Где они?
– крикнул Томас, обернувшись.

– В аббатстве!
– прокричал монах в ответ.

– Нас кто-то ожидает?
– спросила Женевьева.

– Ожидает, но не нас.

– Кто?
– поспешно спросила она.

– Всего лишь паломники.

– Пошли кого-нибудь за лучниками.

Томас взглянул на трех гасконцев, Робби и сира Роланда.

– Думаю, группа паломников нам не помеха, - сухо ответил он.

Лошади столпились в небольшом пространстве между стенами и церковью аббатства. Томас откинулся в седле и инстинктивно проверил, что его меч легко выходит из ножен.

Он услышал, как монастырские ворота с грохотом захлопнулись, а затем с глухим стуком на свое место встала задвижка. Почти стемнело, и монастырские постройки чернели на фоне слегка освещенного неба, на котором загорались первые звезды.

На крюке между двумя каменными домами, в которых, возможно, спали, монахи, горел факел, а еще два ярко светили у главной лестницы.

Мощеная улица шла через все аббатство, а в дальнем его конце, где в высокой стене находились другие ворота, всё ещё открытые, Томас заметил группу оседланных лошадей и четырех вьючных пони, которых держали слуги.

Он спешился и повернул в сторону лестницы аббатства, где искрили и мерцали фекелы, к открытой двери, через которую доносилось пение монахов, низкие и прекрасные звуки, глубокие и ритмичные, как приливы и отливы морских волн.

Он медленно поднимался по ступеням, его взору постепенно представало внутреннее убранство здания, величие ярких свечей и фресок на каменных стенах, резных колонн и сияющих алтарей.

Так много свечей! И длинный неф, заполненный поющими коленопреклоненными монахами в черных сутанах с капюшонами, и теперь звук внезапно показался Томасу угрожающим, как будто нарастающий прилив вдруг превратился в высокую и опасную волну.

Он смог различить слова, когда вступил в освещенное свечами пространство, и узнал псалом.

– Quoniam propter te mortificamur tota die, - пели мужские голоса, вытягивая длинные слоги, - ‘aestimati sumus sicut oves occisionis.

– Что это такое?
– прошептала Женевьева.

– "За Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание", - тихо перевел Томас.

– Мне это не нравится, - нервно сказала она.

– Мне только нужно поговорить с аббатом, - ободрил ее Томас.
– Подождем, пока закончится служба.