14 писем Елене Сергеевне Булгаковой
Шрифт:
Так наши матери в Астрахани и не получили работы. Жили они на проданные вещи или остатки денег. К нам из Ленинграда приехал мамин сводный брат Славка. Он учился в военном училище. Из училища его, конечно, выгнали, вот он и явился (как родственника врага народа – Ю. К.). <…>
За жизнь в Астрахани я помню один конфликт с мамой. Я ужасающе плохо ела, за столом всегда ломалась. У мамы, по-видимому, нервы были натянуты, и один раз она выдала мне по щеке. На это я ответила ей: «Нет папы, и ты меня бьешь». Два дня мама, не вставая с постели, плакала. <…>
Как-то в Астрахани мы с Веткой,
В Астрахани вся моя живность погибла. Канарейку съел соседский кот, черепаха удрала. Мы проучились там пять дней с первого до пятого сентября. Встретились мы пятого вечером в детприемнике.
Целую Вас крепко, моя дорогая.
То ска !
Письмо № 7
2-VII-63 г.
Родная Тюпочка!
Начнем! 5-го сентября 1937 года в Астрахани был короткий теплый вечер. К маме зашли Сая Якир и ее сестра – Миля.
Сидели они во дворе под деревьями. Когда в калитку вошел военный, мама сказала: «Это за мной» и пошла в дом, встречать «гостя» [4] . При аресте и обыске полагается присутствие понятых. Насколько мне помнится, Сая и Миля стали таковыми и потому единственно их двоих арестовали в Астрахани не пятого, а 15-го.
4
См. Приложение № 2. Выписка из постановления ОСО при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР.
Я помню, что во время обыска мама не плакала, но очень нервно спрашивала несколько раз, куда денут ее девочку. Эти люди говорили, что девочке тоже нужно собрать вещи и ничего «с ней не сделается». Мне собрала мама два чемодана прелестнейших вещей, вплоть до булавочек на колечке, отдала свои часики и потихоньку в туфлю положила маленькую папину фотографию. Эта спрятанная во время ареста фотография сказала мне много о мамином отношении к отцу в те дни.
Я часто думала потом, почему же я, так мало зная отца, так слепо, преданно верила ему. Как будто специальных разговоров на эту тему у нас с мамой не было. И только теперь, рассказывая Вам все по порядку, начинаю понимать, мама поступками своими показывала: так, и только так нужно относиться к папе и его «делу».
И вот мама поцеловала меня напоследок, еще раз спросила, что будет с дочерью, и ее увезли на маленькой легковой машине. Через короткое время эта машина вернулась и повезла меня. Я не помню, плакала ли я, кажется, нет. Уже в десятом часу меня подвезли к высокому забору. На калитке было написано «Детприемник». Во дворе слева были какие-то здания, а справа стоял отдельный особнячок, в который меня и ввели. Каково же было мое изумление, когда я увидела там Ветку Гамарник, Светлану Тухачевскую, Славку Фельдмана. Кроме них там оказалось еще шесть детей – разных возрастов от пятого класса и до трех лет – детей нам незнакомых (детей (арестованных – Ю. К.) работников НКВД).
Прожили мы в детприемнике всего 17 дней. Оторваны были от мира совершенно. К нам не подпускали других детей, нас не подпускали даже
Петька вел себя вызывающе, через воришек передавал нам варенье и папиросы, ломался перед окнами и, наконец, 15-го прибыл к нам, чему мы были страшно рады. Мальчиком он был очень живым, болтливым, все знал, все видел. Мне и Ветке тогда было по 13 лет, Петьке 15, Свете Тухачевской и ее подруге Гизе Штейнбрюк по 15. Остальные все младше. Были две крошечки Ивановы пяти и трех лет, и маленькая все время звала маму. Было довольно-таки тяжело. Мы были раздражены, озлоблены. Чувствовали себя преступниками, все начали курить и уже не представляли для себя обычную жизнь, школу!
В последний день перед отъездом вызвали Петьку и увели куда-то. Мы заявили, что без него никуда не поедем, собирались объявить голодовку, но нам сказали, что везут нас к нашим матерям, что Петька тоже будет с нами, и мы поверили. 22-го вечером нас посадили на грузовик и через весь город повезли на вокзал. Помню, что вечер был упоительный, город весь в зелени красивый и теплый. Мы ехали, развалясь на вещах, курили и смотрели на этот безмятежный мир, пожалуй, с презрением и горечью. Мы не ломались ни перед собой, ни друг перед другом. Просто что-то сломалось, мы понимали, что выброшены из этого «нормального» мира. <…>
Двое провожающих везли нас несколько суток через Уральские горы в Свердловск. Я очень хорошо запомнила пологие горы, покрытые осенними лесами, золотые, красные, оранжевые и зеленые леса. Путь был очень красив. В каких-то городах мы останавливались и тогда всей компанией отыскивали местную тюрьму, считая, что именно в ней по пути следования находится Петр. Все это были наши романтические выдумки. В это время Петру устроили следствие и дали пять лет исправительно-трудовых лагерей. Его маршрут был другим.
27 сентября в Веткин день рождения поздно вечером мы приехали в холодный город Свердловск. Пока нам доставляли машину, наши мальчишки достали где-то бутылку вина. В грузовике (крытом) по дороге за город мы справили Веткино 13-летие.
Привезли нас в детдом под Свердловском в поселок Нижне-Исетск. Привели нас в столовую, где по стенам стояли столы с перевернутыми на них стульями. Вышел к нам старенький директор и объявил нам, что никаких матерей мы здесь не увидим и что мы в детдоме. Жизнь в детдоме, что-то не хочется рассказывать. В памяти она осталась (четыре года) как во сне. Все кажется серым, расплывчатым и грустным. Но если повнимательней всмотреться, то была масса веселых дней, танцев, самодеятельности, игр, учебы и много-много еще. И не пойму почему, когда я мельком, наскоро вспоминаю жизнь в детдоме, то вижу серую пелену.
Первый год в детдоме был очень тяжел. Я помню, что каждый вечер, ложась в постель, брала мамину фотографию и много плакала. <…> Кроме того, меня очень обижали в детдоме мальчики. Я была самой маленькой из наших четырех взрослых девочек. Маленькой ростом. Вещички начали у нас воровать все. Воры, просто девочки, кастелянша. Все. К нам все чувствовали ненависть.
Тюпа. Детдом что-то не хочется вспоминать.
Целую. М.
ПИСЬМО № 8
3-VIII-63 г.