15 лет русского футуризма

Крученых Алексей Елисеевич

«Нам глаза ее [3] тошны, развяжи узлы мопшы». «Иль тебе в часы досуга шелк волос милей кольчуги.» Нечеловеческие тайны закрыты шумом, точно речью. Tax на Днепре, реке Украины, шатры таились Запорожской сечи, и песни помнили века свободный ум сечевика. Его широкая чуприна была щитом простолюдина, а меч коротко-голубой боролся с чортом и судьбой.

3

Персидской княжны.

Дети Выдры

В сборнике «Рыкающий Парнас» была напечатана поэма Хлебникова «Дети Выдры». Занимает она 34 страницы и состоит из 6 глав (парусов). Написана частью прозой, частью стихами.

Первые главы — сцены из первобытной жизни, так любимой Хлебниковым.

В дальнейших главах центральное место занимает гибель океанского парохода (кораблекрушение и потопление — одна из основных тем Хлебникова). «Всеобщий потоп» обрушивается на пассажиров, сокрытых внутри «шелковых сводов», и других «врагов» Хлебникова, которых он бичует

и высмеивает.

Привожу отрывок из «Детей Выдры».

Парус 5-й.

Путешествие на пароходе

Разговор II, крушение во льдах.

Громад во мгле оставив берег направив вольной в море бег И за собою бросив Терек шел пароход и море сек. Во мгле ночей что будет с ним, сурова и мрачна звезда пароходов, Много из тех, кто земными любим, скрыто внутри его шелковых сводов По что за шум. Там кто-то стонет! — Льды! Пароход тонет!

С. Выдры.

Жалко. Очень жалко. Где мои перчатки? И где моя палка? Духи пролил. Чуть-чуть белил.

Вбегающий.

Уж пароход стоит кормой И каждой гайкою дрожит. Как муравьи весь люд немой Снует, рыдает и бежит. Нырять собрался, как нырок, Какой удар! Какой урок! И слышны стопы «небеса мы невинны». Несется море, как лавины. Где судьи. Где законы?…

Разин

Я полчищем вытравил память о смехе И черное море я сделал червонным Ибо мир сделан был не для потехи А смех неразлучен со стоном Тончите и снова топчите мои скакуны Враждебных голов кавуны.

Хлебников, конечно, как «сын выдры», спасается и зовет друзей к себе:

На острове вы, зовется он Хлебников, среди разоренных учебников стоит как остров храбрый Хлебников он омывается морем ничтожества.

Острые слова Хлебникова

Однажды Владимир Маяковский шутливо заметил, кивая в сторону Хлебникова:

— Каждый Виктор мечтает быть Гюго!

— А каждый Вальтер — Скоттом! — моментально ответил Хлебников.

1912 г.

* * *

Примерно, в начале 1922 г. я, в присутствии Маяковского и Хлебникова, рассказывал:

— У 10. Саблина два ордена Красного Знамени. «Таких во всей России, — говорил мне Саблин, — 20 человек» (числа точно не помню).

— А вот таких, как я, на всю Россию только один имеется, — и то я молчу! — шутя заметил Маяковский.

— А таких, как я, и одного не сыщешь, — быстро ответил Хлебников.

А. Крученых.

1922 г.

Игра в аду

«Игра в аду» писалась так: у меня уже было сделано строк 40–50, которыми заинтересовался Хлебников и стал приписывать к ним, преимущественно в середину, новые строфы. Потом мы вместе просмотрели и сделали несколько заключительных поправок. 1-ое издание вышло летом 1912 г., литографированное с многочисленными рисунками (16) Н. Гончаровой. О поэме нашей вскорости появилась большая статья С. Городецкого в «Речи». Привожу выдержки из нее:

— «Современному человеку ад, действительно, должен представляться, как в этой поэме, царством золота и случая, гибнущим в конце концов от скуки…. Когда выходило „Золотое Руно“ и объявляло свой конкурс на тему: „чорт“ эта поэма наверно получила бы заслуженную премию»…

От себя еще добавлю: «Игра в аду» поэма не мистическая, а насмешливая.

Привожу текст II изд. и варианты, выправив опечатки.

Игра в аду

(2-ое доп. изд. Рисунки О. Розановой и К. Малевича. СПБ, 1914 г.)

Свою любовницу лаская В объятьях лживых и крутых, В тревоге страсти изнывая, Что выжигает краски их, Не отвлекаясь и враждуя, Давая ходам новый миг, И всеми чарами колдуя, И подавляя стоном крик — То жалом длинным, как орехом По доскам затрещав, Иль бросив вдруг среди потехи На станы медный сплав, — Разятся черные средь плена И злата круглых зал, И здесь вокруг трещат полена, Чей души пламень сжал. Людские воли и права Топили высокие печи — Такие нравы и дрова В стране усопших встречи! Из слез, что когда-либо лились, Утесы стоят и столбы, И своды надменные взвились — Законы подземной гурьбы. Покой и мрачен и громоздок, Деревья — сероводород. Здесь алчны лица, спертый воздух — Тех властелинов весел сброд. Здесь жадность, обнажив копыта, Застыла как скала. Другие с брюхом следопыта Приникли у стола. Сражаться вечно в гневе, в яри, Жизнь вздернуть за власа, Иль вырвать стон лукавой хари Под визг верховный колеса. Ты не один — с тобою случай, Призвавший жить — возьми отказ! Иль черным ждать благополучья, Сгорать для кротких глаз? Они иной удел избрали — Удел восстаний и громов; Удел расколотой скрижали, Полета в область странных снов. Они отщепенцы, но строги, Их не обманет верный стан, И мир любви, и мир убогий Легко вместился в их карман. Один широк был, как котел, По нем текло ручьями сало. Другой же хил, и вера сёл В чертей не раз его спасала. В очках сидели здесь косые, Хвостом под мышкой щекоча. Хромые, лысые, рябые, Кто без бровей, кто без плеча.     Рогатое, двуногое     Вращает зрачки,     И

рыло с тревогою     Щиплет пучки. Здесь стук и грохот кулака По доскам шаткого стола И быстрый говор: «Какова? Его семерка туз взяла!» Перебивают как умело, Как загоняют далеко, Играет здесь лишь только смелый, Глядеть и жутко и легко. Вот один совсем зарвался — Отчаянье пусть снимет гнет! — Удар: смотри, он отыгрался, Противник охает, клянет. О, как соседа мерзка харя, Чему он рад, чему? Или он думает, ударя, Что мир покорствует ему? И рыбы катятся и змеи, Скользя по белым шеям их, Под взглядом песни чародея Вдруг шепчут заклинанья стих. «Моя!» — черней, воскликнул, сажи, Четой углей блестят зрачки — В чертог восторга и продажи Ведут съедобные очки. Сластолюбивый грешниц сейм, Виясь, как ночью мотыльки, Чертит ряд жарких клейм По скату бесовской руки. Ведьмина пестрая, как жаба, Сидит на жареных ногах, У рта приятная ухаба Смешала с злостью детский «Ах!» И проигравшийся тут жадно Сосет разбитый палец свой, Творец систем, где всё так ладно, Он клянчит золотой!.. А вот усмешки, визги, давка. — Что? Что? Зачем сей крик? — Жена стоит, как банка ставка, Ее держал хвостач старик. Пыхтит, рукой и носом тянет, Сердит, но только лезут слюни. Того, кто только сладко взглянет, Сердито тотчас рогом клюнет. Она, красавица исподней, Склонясь, дыхание сдержала. И дышит грудь ее свободней Вблизи веселого кружала. И взвился вверх веселый туз, И пала с шелестом пятерка, И крутит свой мышиный ус Игрок суровый, смотрит зорко. И в муках корчившийся шулер Спросил у черта: «Плохо, брат?» Затрепетал… «Меня бы не надули!» Толкнул соседа: «Виноват!» Старик уверен был в себе, Тая в лице усмешку лисью, И не поверил он судьбе — Глядит коварно, зло и рысью. С алчбой во взоре, просьбой денег, Сквозь гомон, гам и свист, Свой опустя стыдливо веник Стояла ведьма, липнул лист. Она на платье наступила, Прибавив щедрые прорехи, На все взирала горделиво, Волос торчали стрехи. А между тем варились в меди, Дрожали, выли и ныряли Ее несчастные соседи — Здесь судьи строго люд карали. И влагой той, в которой мыла Она морщинистую плоть, Они, бежа от меди пыла. Искали муку побороть. И черти ставят единицы Уставшим мучиться рабам, И птиц веселые станицы Глаза клюют, припав к губам. И мрачный бес с венцом кудрей Колышет вожжей, гонит коней. Колеса крутят сноп мечей По грешной плоти — род погони. Новину обмороков пахал Сохою вонзенною пахарь. Рукою тяжелой столбняк замахал — Искусен в мучениях знахарь… Здесь дружбы нет: связует драка, Законом песни служат визги И к потолку — гнездовьям мрака — Взлетают огненные брызги.   Со скрежетом водят пилу   И пилят тела вчетвером.   Но бес, лежащий на полу,   Всё ж кудри чешет гребешком.   Смотрелася в зеркале   С усмешкою прыткою,   Ее же коверкали   Медленной пыткою. У головешки из искор цветок — То сонный усопший по озеру плыл. Зеленой меди кипяток От слез погаснул, не остыл. Тут председатель вдохновенно Прием обмана изъяснял. Все знали ложь, но потаенно Урвать победу всяк мечтал. С давнишней раной меч целует, Приемля жадности удар. О боли каждый уж тоскует И случай ищется, как дар. Здесь клятвы знают лишь на злате, Прибитый долго здесь пищал. Одежды странны: на заплате Надежды луч не трепетал. Под пенье любится легко, Приходят нравы дикарей. И нож вонзился глубоко И режет всех без козырей

Песня ведьм:

Вы, наши юноши, что же сидите? Девицы дивятся, стали сердитей! Бровям властелиновым я высока, Ведьманы малиново блещет щека. Полосы синие и рукоять… К черту уныние! Будет стоять! «Я походкой длинной сокола Прохожу, сутул и лих, Мчусь в присядке быстрой около Ряда стройных соколих.» «Черных влас маша узлами, Мы бежим, бия в ладони. Точно вспуганы орлами Козы мчались от погони.» «Скрыться в темные шатры, Дальней радости быстры, Прижимая по углам Груди к трепетным ногам…»