17 рассказов
Шрифт:
Ну, рост небольшой — это понятно, после тридцати пяти люди, как правило, не растут. Был худощав и даже жилист. Аккуратно одевался. Даже летом носил костюм. Только в самую жару короткорукавка, но непременно с галстуком. Рубашки и башмаки всегда чистые. А галстуков у него было много — штук пять или шесть.
Общее мнение было такое: доктор Кузин не академик и не профессор, он может чего-то не знать и даже ошибаться, но, во-первых, ошибаются все, а во-вторых, доктор Кузин если и ошибся, то это не от зловредности и не от невнимательности.
У него была такая слабость —
Более того, мог зайти к больному, даже если не было вызова, — а дайте гляну, как идет лечение. И людям это, конечно, нравилось — вот именно свой, участковый доктор. Отсюда понятно, почему Кузин был занят с девяти до девяти (даже если на него вешали не три участка, а только полтора — меньше не бывало никогда).
Всегда давал больничный, если просили выручить (человек или прогулял работу, или нужно несколько дней, к примеру, на свадьбу дочери). Когда благодарили — денежкой или бутылочкой — благодарность принимал. Сам, конечно же, ничего не просил.
Если на вызове люди готовились к обеду и приглашали к столу, не отказывался. Всегда приговаривая, что вот в деревне пастушка, который пасет стадо, каждый дом кормит по очереди.
И это большинству людей как раз нравилось. Свой. Не намекает, мол, я белая кость, я доктор. Нет, свой.
Значит, человек любил свое дело, пахал с утра до вечера и знал всего два удовольствия, которые, объяснял, расслабляют, а потому не мешают, но исключительно помогают работе. В смысле — должен ведь человек отдыхать.
Одно удовольствие — значит, выпивка. А второе, нетрудно догадаться, — женщины.
И об этом надо рассказать подробнее, поскольку эта история как раз с женщиной и связана.
Причем Кузин не искал себе женщину, все как раз наоборот — они его находили. Казалось бы, небольшого роста, помятенький, тощий, уже и в возрасте, а отбоя от женщин не было. Ну, тут еще важно, что вот если женщина хочет, чтоб ты с ней сблизился, отказать ей в такой малости — большой грех. Так объяснял своему другу Кузин. Хорошая старая песня — "снегопад, снегопад, если женщина просит". Ну, разумеется, если не очень старая и не совсем уж крокодил.
Даже и формулу высказывал: женщины взаимозаменяемы, и у меня такого в жизни не было — вот без этого существа противоположного пола я жить не смогу, нет, такого у меня никогда не было.
Несколько раз он даже как бы и женат был: нет, без загса, конечно, семейной жизни нахлебался, и в каждом случае Кузин жил у своей подруги два или три года. В одном случае это была хозяйка небольшого магазина, в другом — работница банка. И в это время Кузин, как правило, отступал от своего принципа, ну, то самое, снегопад, снегопад, если женщина просит. То есть он был почти мужем и почти постоянным. И про женщину, у которой жил, говорил — моя жена. Нет, нет, все общее, семья как семья, хотя и на не очень долгий срок. Потом появлялась другая женщина, и он уходил к ней.
Что характерно, с прежними женами сохранял хорошие отношения. К примеру, если они заболевали, Кузин лечил их сам (даже если они жили не на его участке), устраивал в больницу и навещал их.
На тот момент, в который будет происходить вот эта история, женат Кузин не был.
Может появиться вопрос: а чем он, собственно говоря, привлекал женщин? Ответ прост: маленький город, и если у хозяйки магазина (бывшей продавщицы) спрашивают, а кто твой муж (или хотя бы друг), той приятно ответить — доктор Кузин. Не вышибала, не мафиозник, а вот именно доктор и именно Кузин.
Ну, а теперь к делу.
Частенько доктор Кузин ходил к одной бабульке. Восемьдесят два года, три или четыре инфаркта, из дому не выходила, поскольку задыхалась даже при ходьбе по квартире. И старушка любила своего доктора. Пример: вы назначили мне уколы, и раз уж вы пришли, то сделайте укол сами, а то ваша сестра неумеха и совсем мне вены порвет. И он делал укол. Что характерно, не только этой бабульке, но и на других вызовах, если, разумеется, просили. Все понимали, что это работа не доктора, а его медсестры, и благодарили — денежкой или бутылочкой. Как любил говорить Кузин, денежки небольшие (публика на моем участке в основном бедная), но ведь дают, а не отнимают, и уже это приятно.
И у этой бабульки он часто видел молодую женщину — внучку старушки. Почему-то из всех родственников бабулька признавала только внучку. Жила внучка в городе и приезжала к бабушке в субботу или воскресенье и один раз в будний день. Когда же бабушке становилось хуже, внучка ездила каждый вечер. Бабушка внучку любила и прописала в своей однокомнатной квартире. Чтоб, значит, это жилье, хоть и казенное, досталось близкому человеку, а не ридной грабительской власти.
И эта внучка нравилась Кузину. Во-первых, всегда приятно, когда внучка любит бабушку, а во-вторых, она была красива.
Лет на двадцать моложе Кузина, густые светлые волосы, мягкое круглое лицо. Словом, пухлявенькая беляночка. Она всегда носила брюки. Даже летом. Кузин понимал, что у нее тяжелые лодыжки и она прячет этот недостаток.
Глупенькая, хотелось сказать, крепкие лодыжки — это хорошо, это значит, у тебя широкие бедра (впрочем, это было и так заметно), а широкие бедра Кузин как раз любил. То есть молодая пухлявая беляночка с крепкими лодыжками и широкими бедрами — это было именно во вкусе доктора Кузина.
И однажды они сошлись. В смысле Кузин и бабулькина внучка. Тут подробности неважны. Нужно только подчеркнуть: Кузин никогда не отважился бы приставать к внучке своей больной — этого еще не хватало.
Все было как раз наоборот. Вроде того что они пили на кухне чай, и внучка как-то особенно взглянула на доктора (вообще-то говоря, спасителя своей любимой бабушки) и коснулась его руки, а он в свою очередь погладил ее щеку, ну, пожалуй, в том смысле, что бабушка еще малость поживет. А потом словно бы толчок, и они судорожно обнялись, ну, не здесь же, вроде бы сказала внучка, да уж, конечно, не здесь, охотно согласился Кузин и оставил свой телефон и адрес.