17 рассказов
Шрифт:
Однажды заметил, что Антонина Петровна обняла его, и он отличил, что это она не боль облегчает, но благодарит его. Ничего друг другу не сказали, но непонятным образом Виктор Максимович понял: что-то стронулось в Антонине Петровне, и он уже не нужный человек, не батрак, а кое-кто поболее.
Да, вот еще что: Виктору Максимовичу нравилось держать ее на руках: она такая легкая и беззащитная, что сердце его, рассказывал, буквально поднывало от жалости.
Потом она месяц пролежала в больнице, и, когда выписывали, сказали: вам нельзя наклоняться и поднимать
Ездил в больницу, это понятно, а когда выписали, приходил каждый вечер. Ну, поужинают, телевизор посмотрят, Виктор Максимович что-либо поделает по дому (покуда хозяйка не может наклоняться и поднимать тяжести), и как-то оно так складывалось, что ему покуда удобнее вовсе сюда переселиться. А хотя бы до полного выздоровления Антонины Петровны.
Но однажды Виктор Максимович не пришел. День, два — нет Виктора Максимовича. Может, заболел. Позвонила — нет никого. Тогда она пошла в “подвальчик”, магазин, где работает Виктор Максимович.
Нет больше нашего Виктора Максимовича. “КамАЗ” раздавил его машину, что букашку. Без вариантов и восстановления. А Максимыча как раз сейчас хоронят. Мы бы все пошли, хороший был человек, но надо же кому-то работать.
И это все! Взяла такси, успела бросить ком земли на могилку.
К ней подошел друг Виктора (однажды они что-то ремонтировали на ее кухне). Виктор очень хорошо к вам относился. Она горько заплакала, а потом внезапно оборвала рыдания и улыбнулась застенчивой, как у девочки, улыбкой. Да, вот именно застенчивой улыбкой предпенсионной девочки.
А вы знаете, месяцы, которые мы были с Виктором, и есть лучшее время моей жизни. Я ведь всю жизнь, как и положено, о ком-нибудь заботилась. А обо мне не заботился никто. Вот только Виктор. И она снова, и уже безнадежно, заплакала.
Вторая жена
Ну, тут счет очень простой: если есть вторая жена, значит, была когда-нибудь и первая. А если б не было первой, то вторая жена называлась бы первой, вернее даже сказать, просто женой. Да, счет очень простой.
И все по порядку. Начинать надо, конечно же, с первой жены. Звали ее Тамарой.
Нет, надо еще на три года время отмотать. Именно три года назад семья купила квартиру и, соответственно, въехала в дом (третий этаж, дом-корабль, трехкомнатная квартира). Состав семьи: Тамара, муж ее Николай и их сын (имени его никто не знал, он здесь всего год и прожил, а потом женился и переехал к родителям жены).
И вот почему никто не помнит имени сына — это была какая-то нелюдимая семья, с соседями в контакт не входили, даже и не замечали их, казалось даже, что они сделали большое одолжение, переехав в этот, будем прямо говорить, вшивый и довольно-таки грязный дом — в подвале крысы. Да такие нахальные, что иной раз и по лестницам шустрят, а лестницы загажены и убираются не так уж и часто.
Чем занимается Николай, никто не знает. Если он чего-нибудь хозяин, то очень небольшой. Машина хоть и иностранная, но маленькая, и потом — будь он большим хозяином, купил бы квартиру не в таком зачуханном доме.
А так, пожалуй, он жил на вырост. Вот сейчас перекантуемся здесь, а когда поднасочатся денежки, купим что-нибудь получше.
Они переехали в Фонарево из города и смотрели, видать, на это жилье как на временный, почти маневренный фонд.
И в этом случае зачем с соседями здороваться, зачем их вообще замечать, если у нас жизнь будет улучшаться, а они навсегда останутся здесь.
Это относится, главным образом, к Николаю. Тамара, та была малость попроще, она все-таки отвечала на “здравствуйте” соседям по площадке. Работала Тамара, не работала, неизвестно. Утром, днем и вечером она выгуливала собак.
Об этом поподробнее. Одна собака, ухоженная, длинношерстная и рыжая, была любимицей, ее Тамара никогда не отпускала с поводка, зато вторая, пудель, но очень большой, черный, хвост калачиком, была существом вольным, носилась по кустам, держа, однако, хозяйку в поле зрения. То есть одна собака ценная и под постоянным контролем, а вторая — существо иного сорта и пусть бегает самостоятельно.
И вот однажды Тамара вышла с пудельком, без второй, поднадзорной собаки. Вот какое горе, ответила на удивленный вопрос соседки: под машину попала, и слезы. Почти родное существо, но не уберегли. Этот вольный, и ему хоть бы что, а та поднадзорная, и вот какое горе.
Да, а соседи замечали за Тамарой маленький недостаток — запашок по утрам. Женщина не молоденькая, а вполне средненького возраста — и запашок по утрам. Нехорошо. Хоть зажуй, выходя на прогулку. Но нет. А ей, видать, было плевать, что о ней подумают соседи. Выгуливала собак в домашнем халате, волосы не всегда мытые, косметики практически никакой. То есть худенькая неухоженная женщина вполне средненького возраста.
А после смерти любимой собаки Тамара усилила напор, и тут уж не в запашке дело, а уже речь стала помаленьку спотыкаться, и тут мнение соседей сложилось вполне: да, Тамара попивает.
Но однажды она пропала. Нет ее и нет. Пуделька рано утром и поздно вечером выводит Николай. А Тамары нет. Месяца три прошло, пока кто-то осмелился спросить: а где ваша жена? “Она болеет и в больнице”, — холодно и на ходу ответил Николай.
Общее недоумение — сколько же можно болеть (нет, болеть можно хоть всю оставшуюся жизнь), а только в каких это больницах в нынешнее время держат по три — пять месяцев. Если только в психушках. Всякое бывает, и больше приставать к человеку не надо, ему, может, и без нас тяжело.
Но! Через какое-то время приехали две женщины, подруги Тамары, сказали, вместе учились в институте, Николая они не застали и зашли к соседке — ну, дверь в дверь с Николаем и Тамарой. Они беспокоятся, что Тамара не звонит и никто не подходит к телефону, приехали узнать, все ли в порядке. Дождемся Николая.
Дождались. Николай встретил их не так уж чтобы приветливо. Коротко: Тамара утонула. Ездили в гости, Тамара выпила, проезжали мимо какого-то озерца, место малолюдное, хочу искупаться, я пытался спасти, но не смог.