1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
Когда Мюрат доложил о занятии Барклаем позиций в Дриссе, в мозгу Наполеона начал складываться новый план. Он пойдет на Полоцк, сомнет за счет такого маневра левое крыло Барклая и отрежет его не только от Багратиона, но и от источников снабжения на востоке. После чего император атакует и потеснит врага в западном направлении к морю, там, где пролегал маршрут наступления корпусов Удино и Макдональда. Оставив Маре в Вильне обеспечивать связь ставки с внешним миром, Наполеон отправился претворять задуманное в жизнь.
Русские и в самом деле подставили себя из-за напрасно потерянного в Дриссе времени, и план Наполеона, несомненно, закончился бы разгромом и уничтожением 1-й армии, если бы не так нехарактерные для него нерешительность и медлительность. В то время как русские обсуждали достоинства позиции Фуля, император французов зачем-то мешкал в Вильне. 16 июля, когда он наконец-то выступил, лагерь в Дриссе оставляли последние части русской армии.
Проведав об уходе русских из Дриссы, Наполеон подкорректировал план и двинулся на Витебск, а не на Полоцк, надеясь обойти их с фланга там. Но достигнув 25 июля Бешенковичей, узнал, что Барклай улизнул у него из-под носа. Мюрат, возглавлявший наступление силами кавалерийского авангарда,
262
Napoleon, Correspondance, XXIV/99.
Судя по всему, Барклай намеревался дать-таки французам сражение на подступах к Витебску. Он оставил графа Остермана-толстого с 4-м корпусом из примерно 12 000 чел. перекрыть дорогу в Островно, распорядившись задержать продвижение французов и выиграть время для развертывания армии. Со свойственной ему напористостью Мюрат бросил кавалерию на русских. Гусары генерала Пире произвели великолепную атаку, позволившую им захватить русскую батарею [65] , а сам Мюрат возглавил несколько атак, в ходе которых отбросил русских, заставив их отходить в беспорядке. Однако реальным образом продвинуться у него не получалось, в особенности после того как противник занял позиции в леске, тогда как ни пехоты, ни артиллерии для поддержки конницы у маршала не имелось. [66] . Вечером его усилила подтянувшаяся пехотная дивизия генерала Дельзона, и русским снова пришлось отступить, несмотря на упорное сопротивление.
65
тогда трофеями французского 8-го гусарского полка полковника барона Ж.-С. Домона (из 4-й легкой кавалерийской бригады генерала барона И.-М.-Г. де Пире де Ронивинена) стали 6 орудий – половина 5-й конной артиллерийской роты подполковника Д. Ф. Кандыбы. – Прим. ред.
66
На самом деле в бою 25 июля под Островно Мюрат, кроме двух дивизий 1-го резервного кавалерийского корпуса генерала графа Э.-М.-А. Шампьона де Нансути (1-й легкой генерала барона П.-Ж. Брюйера и 1-ю тяжелой генерала барона А.-Л. Декре де Сен-Жермена), насчитывавших вместе 42 эскадрона, располагал двумя батальонами 8-го легкого пехотного полка, прикомандированного к авангарду из 13-й пехотной дивизии генерала барона А.-Ж. Дельзона, поэтому правильнее говорить не о полном отсутствии у короля Неаполитанского пехоты, а об ее недостаточном количестве. Следует иметь в виду, что русский 4-й пехотный корпус генерал-лейтенанта графа А. И. Остермана-толстого, противостоявший в тот день французам, имел в своем составе 19 батальонов и 54 орудия (12 батарейных и 42 легких), а приданный ему отряд кавалерии – 20 эскадронов и 12 конных орудий. Кроме того, к концу сражения Остерман получил подкрепление в виде части 1-го кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Ф. П. Уварова, из состава которого 4 эскадрона лейб-гвардии Драгунского полка были введены в дело. – Прим. ред.
Первое серьезное боевое столкновение Русской кампании стало огневым крещением для многих с обеих сторон, и поручик русской артиллерии Радожицкий был глубоко поражен ужасам кровопролития. «Сердце содрогалось от таких предметов, – писал он. – Неприятное чувство овладело мною, глаза помрачились, колени не сгибались». Кто-то из старых канониров его 3-й легкой артиллерийской роты сказал молодому офицеру, что страх уйдет, как только они вступят в бой. И действительно, командуя огнем пушек и стреляя по французам, Радожицкий не ощущал ничего кроме ярости {263} .
263
Radozhitskii, 77–8.
После захвата местечка Островно в тот вечер французов ждало глубочайшее разочарование. «Не было никого, кто бы воздал дань восторга солдатам, которую они сполна заслужили, – писал Раймон Фор, врач из 1-го кавалерийского корпуса. – Не было стола, сидя за коим вместе, они могли бы вспоминать о деяниях того дня».
Следующим утром Фор выехал на поле боя. «Дерн был перепахан и усеян людьми, лежавшими во всевозможных положениях и искалеченными самым разными способами. Некоторые почернели, обожженные взрывом зарядного ящика, другие, казавшиеся мертвыми, все еще дышали, и если подойти к ним поближе, можно было услышать их стоны. Они лежали, некоторые положив головы на тела товарищей, умерших несколькими часами ранее, пребывая в некой апатии, в болевом забытьи, из коего будто бы не желали возвращаться, не обращая внимания на проходивших мимо людей. Они ни о чем не просили, наверное, потому, что знали – надеяться не на что» {264} .
264
Bertin, 50–1.
Сражение возобновилось тем утром примерно в восьми километрах к востоку [67] , где русские, усиленные пехотной дивизией Коновницына и кавалерийским корпусом генерала Уварова, дали бой французам с целью задержать их продвижение. Они перешли в контратаку, посеяв смятение в рядах французов, но положение восстановил Мюрат, лично возглавивший лихой кавалерийский бросок, достойный описания поэта. Поддержку ему оказывала пехота Дельзона. Русские потерпели поражение. Только своевременный подход подкреплений в виде гренадерской дивизии генерала Строганова стабилизировал строй и позволил побежденным отойти в порядке [68] .
67
у
68
около 8 часов утра 26 июля русский аръергард, возглавляемый генерал-лейтенантом П. П. Коновницыным, встретил французов при Какувячиной, затем отступил под их натиском на новую позицию у деревни Комары, продержался там до 5 часов вечера, после чего отошел к корчме Добрейка (в 8 км от Витебска), где соединился с 1-й гренадерской дивизией генерал-майора графа П. А. Строганова. У Добрейки начальство над арьергардом временно принял командир 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенант Н. А. Тучков 1-й, который ночью отвел свои войска за речку Лучосу. – Прим. ред.
Наполеон провел значительную часть той ночи в седле, подгоняя войска в предвкушении вожделенной битвы. К полудню на следующий день, 27 июля, император французов мог наблюдать войска Барклая, построенные у Витебска, за рекой Лучосой. Подступы к реке оборонял кавалерийский корпус графа Палена [69] , поддерживаемый пехотой и казаками. Наполеон сам руководил действиями по очистке от них территории, пользуясь возможностью провести рекогносцировку позиции русских. Борьба выдалась тяжелой. Многие части Наполеона только подтягивались по дороге, а потому тот решил отложить сражение до следующего утра. Такой шаг не только представляется нехарактерным для него, но, к тому же, оказался и глубочайшей ошибкой, поскольку, как указывал адъютант Ермолова поручик Павел Граббе [70] , если бы император провел решительную атаку тем вечером, русские, также не готовые к битве, потерпели бы поражение {265} .
69
имеется в виду генерал-майор граф Петр Петрович фон дер Пален 3-й, командир 3-го кавалерийского корпуса. – Прим. ред.
70
Павел Христофорович Граббе (1789–1875) был поручиком 27-й артиллерийской бригады и адъютантом генерал-майора А. П. Ермолова в 1808–1809 гг.; переведенный 14/26 мая 1812 г. в лейб-гвардии Конную артиллерию, он во время Отечественной войны занимал должность адъютанта при М. Б. Барклае де Толли, а после его отъезда из армии снова состоял при Ермолове и 6/18 октября 1812 г. удостоился производства в штабс-капитаны; дослужившись в 1855 г. до чина генерала от кавалерии, П. Х. Граббе в 1866 г. стал членом Государственного совета и графом Российской империи. – Прим. ред.
265
Grabbe, 437.
Наполеон не слезал с коня до десяти часов вечера, занимаясь расстановкой частей и соединений по мере их прибытия. Те, кто уже разбил лагерь, деятельно готовились к завтрашнему дню. Сражения рассматривались как праздники и, как таковые, требовали наилучшего вида от воинов. Они распаковывали парадную форму, драили латунные пряжки, пуговицы и эмблемы и с отчаяньем, граничившим с воодушевлением, чистили трубочной глиной ремни портупеи. Все ждали битвы, но никто не жаждал ее так сильно, как сам Наполеон. Желая спокойной ночи Мюрату, он не скрывал волнения. «Завтра в пять. Солнце Аустерлица!» – произнес император французов, вспоминая важнейший момент военной карьеры, навсегда запечатлевшийся в памяти его как символ победы, когда солнце вдруг засияло через утренний туман в день легендарного сражения {266} .
266
Rossetti, 100.
«Люди провели ночь за подготовкой, а восход величественного июльского солнца [28-го числа] застал нас уже в парадной форме, – писал гвардейский моряк Анри Дюкор. – Оружие блистало, подрагивали султаны, радость и удовлетворение виднелись на всех лицах, веселое настроение царило повсюду». Но веселье обернулось разочарованием, а потом и горькой злобой и даже до некоторой степени отчаянием, когда, начав выдвигаться на позиции для битвы, солдаты обнаружили вдруг, что за ночь противник совершенно испарился {267} . Наполеон испытал глубочайшее огорчение.
267
Ducor, I/307.
Трудно сказать с уверенностью, действительно ли Барклай намеревался дать французам сражение. В своем рассказе о кампании он говорит об этом утвердительно. Генерал располагал более чем 80 000 чел., тогда как противостоял он корпусам Нея и Евгения, кавалерии Мюрата и гвардии, а не всей Grande Arm'ee, а потому, даже несмотря на численное превосходство неприятеля, диспропорция была бы не так велика. К тому же на него со всех сторон давили свои, побуждая дать бой. Ропот в отношении него и всех «немцев» в ставке перерос в открытие обвинения в некомпетентности, трусости и даже предательстве, каковые чувства начинали охватывать и простых солдат. «Смею вас заверить, Ваше Величество, что не пропущу никакой благоприятной возможности нанести вред неприятелю, – писал командующий Александру 25 июля, когда войска начали выходить на позиции под Витебском, – тем не менее, важнейшие соображения сохранения и безопасности армии будут оставаться неотъемлемыми составляющими моих действий против вражеских войск» {268} .
268
Barclay, Tableau, 20; Buturlin, Byl li u nas plan, 220; Josselson, 109; Kharkievich, Barclay de Tolly v Otechestvennoi voinie, 4.