19 Длинная ночь
Шрифт:
– Да, - подтвердила Хайшен, - из внуков он старший, ему около семидесяти на наш счет. Это тот возраст, когда маг осознает, что у всякой вышивки есть изнанка. Внелетие перестает радовать потому, что друзья детства не просто состарились, а уже умерли, а от обязанностей мага отказаться невозможно...
– Вот как? Не думала об этом, - признала Полина.
– Но давай достроим картинку. Маркизу якобы в помощь дали кузена, в присутствии которого смысла он не видел и помощи от него не ждал, потому что по возрасту кузен годится в дяди. Ждал маркиз другого, что вместо помощи кузен будет сообщать семье о поведении Унриаля. Кто такой этот кузен, я так и не смогла определить, но его присутствие было причиной, по который маркиз пытался адаптироваться, как только мог, и держался за Гаранта, как... как сайни за мамкин хвост. Оговорок, рассыпанных по интервью, хватало, и кроме них было две статьи в глянце, из которых это просматривалось очень четко.
Хайшен улыбнулась, наклоняя голову, соглашаясь со сказанным. То, что этот самый кузен ни разу не известил семью о реальном положении дел в крае, было отдельной загадкой для всей столицы и Города над морем,
– Продолжай, пожалуйста. Это важно, Полина.
– Я продолжаю, Хайшен. Все это было с первого дня объявления протектората, а я думаю, и раньше, потому что еще установление отношений и прочую неформальную дипломатию вытащил на себе именно он, и сделал это действительно хорошо, раз вы тут. Но когда объявили протекторат, с маркизом произошло нечто действительно страшное. Он получил все, что мог получить от наших мертвых дворянин, вставший у власти в части бывшей страны победившего пролетариата. Более того, в городе, одно из имен которого - колыбель революции.
– Страны... кого?
– насторожилась Хайшен.
– Победившего пролетариата, - терпеливо повторила Полина.
– Это долгая история, но если в двух словах, то нашим крестьянам и заводским рабочим, особенно рабочим, надоело положение вещей, при котором они не имели никаких прав, кроме как умереть от перегрузки, истощения и дурных условий, и они выгнали аристократов из страны. Многих при этом убили. И стали править сами.
– И как у них получилось?
– с интересом спросила дознаватель.
– Да ничего так получилось, даже несмотря на ту самую войну, о которой ты уже знаешь не понаслышке, - голос Полины неожиданно выдал сарказм.
– Так вот, про революцию. Так называется процесс оттеснения правящего класса от власти. Конечно, он кровавый. Обе стороны считают свою правду единственно верной, обе не стесняются в средствах. И в определениях в адрес противника, конечно, тоже. На Марсовом поле маркиз наверняка услышал что-то вроде "кишкой последнего попа последнего царя удавим", и не только. Прочие неаппетитные подробности, о которых ты, возможно, не хочешь знать, он все равно расскажет, если уж сумел заговорить об этом. Кстати, наверняка среди всего потока его видений было и взятие Зимнего дворца, который после революции стал Эрмитажем. Это был очень жестокий и грязный... я не могу назвать это боем, даже считая восставших правыми. Так что вы с маркизом это еще потом обсудите, а сейчас я в подробности вдаваться не стану.
– Хорошо, продолжай, - кивнула досточтимая. За разговором они незаметно дошли до ее кабинета, и она указала Полине на полукресло у своего стола, сама присев рядом.
– Я продолжаю, Хайшен, продолжаю, - сказала Полина, садясь.
– В общем, вся эта революционная документалистика, похоже, свалилась в его бедную голову. Не думаю, что его видения сильно отличались от реальной хроники событий, но для него это, наверное, было сущим кошмаром. Ирония ситуации в том, что вся коллизия решалась одним вопросом Гаранту - "что тут было? Почему ваши мертвые так ненавидят аристократов?". И узнав о событиях, он бы смог справиться. А совладав с этим, получить все, включая нашу общую симпатию, а потом и любовь.
– Да, - согласилась Хайшен, - но почему-то маркиз не задал этот вопрос.
– Вероятно, из-за хорошего, слишком хорошего, воспитания, - пожала плечами Полина.
– Естественно, он пошел к достопочтенному, а им был Вейлин. Но что мог решить этот достойный сын своей культуры? Только то, что какой-то местный некромант угрожает наместнику, другие версии в его голову не помещались. И судя по результатам, достопочтенный подумал, что это интриги и дело житейское, а Унриаль сильный маг и должен справиться. Он, похоже, с рождения всем должен справиться с любым трешем, в который его суют, не спрашивая, хотел ли он этого, - Полина неприятно усмехнулась, глядя в стол, и вернулась к рассказу.
– Параллельно с этим Вейлин, насколько нам известно из наших потерь, изучал местный магический стиль, чтобы выявить злоумышленника и примерно его наказать. Он этого злоумышленника до сих пор ищет, наверное. Хорошо хоть, что не здесь.
– Хайшен негромко засмеялась. Полина улыбнулась ей, продолжая.
– Маркиз довольно быстро заметил, что когда Гарант с ним рядом, жить как-то легче. И вцепился в него еще крепче, конечно. Но Гарант смертный, и, какая досада, смертный внезапно. Так маркиз и остался один на один с не своими демонами. Он пытался справиться сам. Результаты этих попыток ты уже нашла. Это и начатое строительство резиденции, и сгоревший цирк, затем филармония, затем Зимний дворец, который Эрмитаж. Впрочем, про это он еще расскажет. Он применил и местные средства, на чем и нарвался на все свои неприятности. В сентябре, кстати, ваши погибли по этим же причинам. Потому что ваш этот странный специалитет заставляет все это очень четко ощущать, и глубоко погружаться в проживание, часто мимовольно и бесконтрольно. А таблетки, которые ему принесли, обостряют эти ощущения, когда их действие проходит. Пытаясь справиться с переживаниями выбранными им способами, он оказался в опасной ситуации, а попросить помощи он не мог, по двум связанным друг с другом причинам. Во-первых, нельзя показать слабость в новых землях, потому что тут, - Полина провела пальцем по брови и определила, - обстановочка. Гарант ему наверняка не раз прояснял. Во-вторых, если он не справляется один и просит помощи, то его положение в семье под угрозой. И вот тут самое драматичное место всей истории, Хайшен. Его положение и так было постоянно под угрозой, только он не понимал этого. Он слишком хорош, чтобы быть любимым семьей, и слишком хочет быть любимым родными, чтобы уйти от них. Думаю, и до сих пор это так. Естественно, маркиз не справился, ненависть похороненных там павших ко всей аристократии в целом и лично к нему, как к дворянину, слишком давила на него. То есть лицо-то он удержал, я вижу, что его муштровали дополнительно к вашим школьным требованиям, но тут ведь как: или лицо, или стабильность. Он выбрал сохранить лицо, - Полина, вздохнув, развела руками, - и сгорел.
– Откуда ты знаешь?
– быстро спросила дознавательница. Полина не знала и не могла знать, что в столице молодой маркиз оставил несколько бездарно проваленных романов, пару погибших дружб, рухнувшую попытку интересной торговли - и все ради надежды получить одобрение матери и деда. Но он был да Шайни. Он не мог иначе. Семья, конечно, была важнее.
– Да тут и знать нечего, - пожала плечами психолог.
– Я помню, что в местной культуре он ориентирован достаточно, чтобы страницами цитировать из Ростана и Шекспира наизусть, хоть в оригинале, хоть на русском. А ведь оба языка ему чужие. Как он рисовал, я тоже видела. Цветными огнями в воздухе. Сказочная красота, с салютом не сравнить. И он не раз оговаривался, что не дотягивает до высоких требований семьи. Я такое видела здесь у нас не раз. Причем ребенок может из кожи вон вылезти, пытаясь оправдать ожидания, а требования будут только расти. Но стоит чаду съехать и начать ни в грош не ставить родителей, великая любовь немедленно проявляется, как будто она всегда тут росла. Так что когда князь Димитри принял полномочия, маркиз Унриаль в один миг из "почти дотянувшегося" до требований семьи стал "не оправдавшим" и "пятном на репутации" - и распался в руины на этом. Метадон ему даже спецэффектов не добавил. Он просто снимал страх и тревогу и возвращал ясность мышления, а потом его перестало хватать. И маркиз, как и сказал тебе, просто перестал его принимать. Так что к моменту первой встречи с легатом он, скорее всего, был в серьезной абстиненции.
– Что за слово ты сейчас сказала?
– немедленно спросила Хайшен.
– У него было похмелье от этих таблеток, - пояснила Полина.
– Оно и до сих пор его мучает. Но теперь он уже то ли свыкся, то ли справляется. А тогда оно его сожгло чуть не целиком. Причем, полностью он сдался, как и положено настоящему бойцу, только увидев подкрепление в лице легата императора. Собственно, маркиз потому и выжил, что осыпался на руки князю Димитри. Промедли вы еще на месяц, легат нашел бы его в Приозерске мертвым.
Досточтимая задумчиво посмотрела в окно. Через окно был виден двор, покрытый тонким слоем снега, и по этому снегу Унриаль да Шайни в сопровождении Дейвина да Айгита шел к сараю, в котором жила лошадь, объявленная графом школьной. Хайшен знала, что сейчас граф Дейвин выведет Болида из денника, маркиз Унриаль сперва прикоснется лбом к его морде, затем обнимет лошадь руками за шею, а после пойдет по двору, опираясь на плечо животного, и пройдет круг или даже два. А Болид будет идти с ним рядом, аккуратно переступая, и ждать, когда человеку потребуется передышка. Досточтимая не возражала против этих прогулок, с точки зрения целителей в них была польза. Две живые руины во дворе, человеческая и животная, представляли вместе величественное в своей бессмысленности зрелище. Еще летом Хайшен, пожалуй, чувствовала бы брезгливость и смущение, но после осеннего урока, преподанного досточтимой в несуществующем яблоневом саду, она видела в их упорном медленном движении нечто кроме жалкого цепляния за жизнь. Торжество воли и намерение не сдаться, постепенно продвигаясь к цели, каким бы мелким и глупым ни выглядел результат, напоминало ей то ли росток, пробивающийся из пня, то ли рыбу, плывущую против течения к истоку реки. Впрочем, брезгливости досточтимая в себе не нашла, как ни всматривалась в свое сознание. Маркиз сумел обрести достоинство, обнаружив себя в этом плачевном положении. Он неуклонно и постоянно возвращал себе возможность двигаться, говорить и мыслить, не позволял себе ни кричать на персонал, ни жаловаться. Он всегда и со всеми был точным и четким в словах, вежливым и даже изящным в действиях и движениях, и только однажды попросил отсрочки с ответом на вопрос. Хайшен казалось важным, что точно с таким же достоинством вел себя и гнедой товарищ маркиза по прогулкам, Болид, без жалоб переносивший лечение, ласковый к детям и доброжелательный к любопытным гвардейцам и Охотникам.
– Полина, я поняла тебя и запомнила твое мнение, - сказала она, следя взглядом за движущейся по двору странной парой.
– Мы продолжим разговор с ним позже.
Именно в то же самое утро, когда Полина Бауэр делилась с Хайшен своим видением обстоятельств маркиза да Шайни, Марина Лейшина получила очередной сюрприз. На этот раз с Воскресенской набережной. Пригласивший ее "подойти поговорить" был в разговоре вежлив до приторности, и это Марину насторожило. Она сама не поняла, почему не позвонила ни Димитри, имея его прямой телефон, ни его заму Дейвину да Айгиту, а только покрутила в руках его бежевую визитку с зелеными буквами, пожала плечами, взяла сумку и пошла. На проходной ее ждал какой-то мутный мужик в пиджаке со следами то ли недосыпа, то ли перепоя по всему лицу. Марина послушно подала паспорт в окошко, через пару минут получила его назад, попыталась протянуть встречавшему, услышала "убирайте, не понадобится" - и отчасти расслабилась. Как выяснилось, рано. В кабинете, куда Марина пришла с сопровождающим, ее ждали двое. У одного синяки под глазами были размером чуть не больше самих глаз, и он был зеленоватого цвета от недосыпа, второй выглядел немногим лучше. Паспорт действительно не попросили даже подержать. Дверь, однако, заперли и ключ лег на стол, под локоток, вероятно, старшему по званию. Начавшийся разговор произвел на правозащитницу очень странное впечатление. Как если бы господа в штатском хотели надавить по привычке, но чего-то боялись, и этим чем-то явно была не она, Марина Викторовна Лейшина. Они довольно долго ходили вокруг темы, рассказывая ей про гражданскую сознательность и ее общественный долг защищать права людей, оказавшихся в конфликте с законом, она согласно кивала, но догадываться, чего именно от нее хотят, отказывалась наотрез. Наконец старший из них вздохнул скорбно и сказал: