1917 год. Распад

Айрапетов Олег Рудольфович

Церетели заявлял, что разложение армии началось до революции: «Единственной основой влияния Совета на армию является то, что он выражает идеалы революции. Революция требует разрыва со всей старой политикой, приведшей армию и страну на край гибели. Оздоровить армию и поднять ее боеспособность можно не попытками задушить в сердцах солдат стремление к миру и к освобождению от гнета старой дисциплины, а нахождением разумных способов удовлетворить эти стремления»³⁸. В сложившейся ситуации армия была основной и практически единственной силой. А. И. Деникин был прав, когда утверждал: «Исследуя понятие “власть” по отношению ко всему дооктябрьскому периоду русской революции, мы, в сущности, говорим лишь о внешних формах ее. Ибо в исключительных условиях мировой войны небывалого в истории масштаба, когда 12 % всего мужского населения было под ружьем, вся власть находилась в руках – Армии»³⁹.

Генералы

хотели восстановить контроль над этой силой для победы над внешним врагом, но им не верили и им не собирались предоставлять возможность достичь первую цель. Наиболее искренен был М. И. Скобелев, заявивший о том, что Приказ № 1 был необходим из-за недоверия к офицерам и командованию на фронте, и при этом отношение Петросовета к командному составу с этого времени не изменилось⁴⁰. «У нас была скрытая тревога, как отнесется к революции фронт, – говорил он. – Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были. Необходимо сказать правду: мероприятия командного состава привели к тому, что за 2^ месяца армия не уразумела происшедшего переворота… Мы согласны с вами, что у нас есть власть, что мы сумели ее заполучить. Но когда вы поймете задачи революции и дадите уразуметь народу объявленные лозунги, то получите ее и вы»⁴¹.

Иначе говоря, лидеры «революционной демократии» продолжали свою игру: отказываясь от участия в правительстве, не отказываться от власти или, во всяком случае, делать все, чтобы правительство эту власть не имело. Характерно, что почти одновременно в Совете шли горячие споры о дележе портфелей для будущих «министров-социалистов»⁴². Итоги совещания общими словами подводил А. Ф. Керенский – «военный министр революции», как назвал его Скобелев. Вдаваться в подробности ему не было необходимости. Решение уже было принято⁴³. Теперь ему было нужно только скрыть это, и Керенский успокаивал генералов, как мог. «Ответственность мы берем на себя, – заявил он, – но получаем и право вести армию, и указывать ей путь дальнейшего развития. Тут никто никого не упрекал. Каждый говорил, что он перечувствовал. Прошу ехать на ваши посты и помнить, что за вами и за армией – вся Россия. Наша задача – освободить армию до конца. Но этот конец сам не придет, если мы не покажем всему миру, что мы сильны своей силой и духом»⁴⁴.

Конец действительно не пришел сам. Правительство даже не пыталось поддержать даже собственных назначенцев, как только они предлагали выход из кризиса путем применения силы. Когда посланный в Кронштадт на должность военного коменданта член Государственной думы В. Н. Пепеляев (будущий премьер-министр правительства Колчака) предложил навести порядок путем расстрела нескольких сотен матросов, он встретил жесткое сопротивление в Петрограде. Ссылки на то, что иначе он не ручается за контроль над городом и флотом, не действовали. Г. Е. Львов заявил, что он скорее подаст в отставку, чем прольет «братскую кровь». В результате в отставку ушел Пепеляев⁴⁵.

Учитывая то, что Петросовет и правительство для поддержки своего курса готовились собрать в столице Всероссийский съезд офицеров, военных врачей и чиновников, и в таком случае можно было ожидать фальсификации мнения офицерского корпуса и, прежде всего, фронтовиков, Ставка вынуждена была организовать офицерский съезд в Могилеве. На съезде должен был прозвучать голос русского офицера, а в результате его работы должна была появиться новая организация – «Союз офицеров армии и флота»⁴⁶. В Ставку прибыло 297 делегатов-офицеров (230 – с фронта, 57 – с тыла, причем 40 из них были представлены строевыми частями) и 1 доктор. Съезд получился исключительно офицерским. Среди делегатов было немало офицеров военного времени, людей с высшим образованием (84), многие имели награды и ранения⁴⁷. 7 (20) мая съезд был открыт речью Алексеева, призывавшего защитить страну от внешнего и внутреннего врага, к объединению во имя спасения Отечества, которое, по словам генерала, уже находилось на краю гибели. Главковерх назвал лозунг «мир без аннексии и контрибуций» утопией и заявил о том, что мощной власти, в которой нуждается страна, в ней нет⁴⁸.

Выступление генерала было весьма эмоциональным. Он призывал к единению и защите Отечества: «Я думаю, что нельзя выбрать более удобного и неотложного момента для того, чтобы единение водворилось в нашей семье, чтобы общая дружная семья образовалась из корпуса русских офицеров, чтобы подумать, как вдохнуть порыв в наши сердца, ибо без порыва нет победы, без победы нет спасения, нет России. Вот почему я особенно приветствую вас, пришедших к большой и трудной работе. В этом громадная и заманчивая программа нашей деятельности: восстановить дисциплину; слить в единое целое то, что составляет русскую армию, то есть офицеров и солдат; перебросить сначала крепкие мостки, а потом засыпать совсем ту пропасть, которая

разъединила офицера и солдата, и снова обратить их в прежнюю силу русского воинства. Еще так недавно, скажем – вчера, офицеры и солдаты дружно шли бить врага, дружно и согласно жертвовали всем, что у них есть, для блага родины. И думается мне, что большинство съезда так и поняло свои задачи. Найдутся, как всегда, иначе мыслящие, ставящие иные цели. Об этом я должен сказать, потому что в получаемых мною письмах, подписанных и неподписанных, касающихся настоящего съезда, говорится, о том, что он вреден и опасен, что он уширит ту пропасть, о которой я только что сказал. Но ведь идеал наш, это – слияние офицеров и солдат в одну дружную семью, в один общий союз. Чтобы достигнуть этого идеала, надо преодолеть тяжелый путь, нужно много поработать. Где же провести этот труд, как не на таком съезде, который составит первый этап на пути к достижению заветной цели – к слиянию всех воинов в одно дружное целое, готовое беззаветно выполнить свой долг. Наметьте пути, как приподнять нравственный и умственный склад солдат для того, чтобы они сделались искренними и сердечными вашими товарищами. Устраните ту рознь, которая искусственно посеяна в вашей семье. Я читаю в письмах, что задачи съезда не таковы: ведь политика охватила нас полностью, и нужно прежде всего определить нашу политическую платформу. В настоящее время это общая болезнь: хотели бы всех граждан России поставить на платформы и платформочки, чтобы инспекторским оком посмотреть, сколько стоит на каждой из них. Что им за дело, что масса армии с восторгом приняла новый порядок и новый строй. Частности будущего устройства принадлежат учредительному собранию. Мы же все должны объединиться на одной великой платформе: “Россия в опасности”. Нам надо как членам великой армии спасать ее. Пусть эта платформа объединит вас и даст силы к работе»⁴⁹.

После этой речи Алексеев немедленно стал мишенью критики революционно настроенных газет⁵⁰. Между тем столь желанного для него единства относительно возможных действий на съезде не было. Делегаты раскололись на две группы. 163 человека образовали блок, выступивший за создание общевоинского союза, в который вместе с офицерами вошли бы и солдаты. Разногласия сразу же приобрели очень острый характер. Они лишь усиливались тем, что на съезде в качестве слушателей присутствовали и солдаты, которые шумно выражали свое отношение к тому, о чем говорили депутаты⁵¹. Среди последних все больше набирало силу здоровое самосохранительное начало. В частности, делегаты единодушно выступили в защиту Алексеева от нападок и искажений «крайне левых газет по поводу его речи на открытии съезда»⁵².

Тем временем преемник Гучкова на посту военного министра явно надеялся оседлать настроения тыла. В этом он надеялся на помощь социалистов всех стран и направлений. По России разъезжала делегация французских социалистов во главе с Альбером Тома. 7–9 (20–22) мая его шумно приветствовала Москва. Тома встречался с городскими властями, представителями Земгора и ВПК, посетил местный совет солдатских депутатов, собрание офицеров, митинг-концерт в Большом театре, устроенный Бундом. Везде его ждали самые бурные и самые дружественные встречи⁵³. Настроения в поддержку нового Временного правительства были сильными и, как могло показаться, достаточно устойчивыми. Мобилизовать эмоции и направить их в необходимое для себя русло – вот та задача, которую ставил перед собой Керенский.

Ему, очевидно, казалось, что он может рассчитывать на достижение этой цели. Керенский был высококлассным демагогом, так и не сумевшим понять разницу между думской аудиторией и страной. 9 (22) мая 1917 г. новый военный и морской министр посетил Гельсингфорс, где посетил ряд судов и частей, встретился с представителями флота и адмиралом Максимовым. Керенского бурно приветствовали. Под бурные аплодисменты он сообщил, что если ранее он был единственным представителем демократии в правительстве, то теперь их количество значительно возросло. Понятие «демократ» и «социалист» были уже тождественны. Керенский продолжал: «Товарищи, оставаясь социалистом, я взял на себя обязанности военного и морского министра. Взял, потому что в настоящее время борьба на фронте – это та же самая революционная борьба»⁵⁴.

«Я теперь спокоен, – говорил министр. – Мы увидели русский народ. Русская демократия и все, кто с ней, могут спокойно смотреть в будущее, так как мы доказали, что созрели для гражданственности. При старом режиме русская демократия и русская свободная мысль была под каблуком самодержавия, но все это время мы жили интересами государства, болели и плакали кровавыми слезами о гибели страны. Мы спокойными рядами один за другим шли, если нужно было, на смерть, но мы знали также, что русский народ должен перейти от азиатского самодержавия в семью европейских народов. Мы сознательно тянули его туда. Сейчас, когда мы притянули его, мы хотим его дело укрепить, так как создаем не какой-нибудь английский или немецкий строй, а демократическую республику в полном смысле этого слова»⁵⁵.