1924 год. Старовер
Шрифт:
Молодой парень, видно, агент наружного наблюдения, был мною замечен в самом начале, но в какой-то момент пропал, и я решил, что это случайность.
«Значит, не случайность. Похоже, органы взяли Исаака за задницу. Раз так, то к нему хода больше нет».
Покрутился по улочкам еще полчаса, при этом дважды проверился и только окончательно убедившись, что хвоста нет, отправился на рынок.
У входа на рынок сразу отметил группу молодых парней, двоих из них мне довелось видеть во дворе дома, в котором проходила сходка воров. Они скользнули по мне взглядом. Один из них ответил мне также кивком головы, второй только скривился в ухмылке. Дойдя до торговых рядов заметил усиленный патруль. Впереди, внимательно
Когда за моей спиной раздался знакомый голос, я ничуть не удивился:
– Чего забрел, Старовер? По делу или как?
Я повернулся. Передо мной стоял молодой вор, который показал мне дорогу из Таракановки. В глазах легкая настороженность.
– Успокойся, я тут не по делам. Туфли и брюки решил себе присмотреть.
– А, это… – расслабившись, протянул он. – Бывай.
– Погоди. Еще золотую цепочку надо скинуть. Нужного человечка на рынке нет?
– Как нет, есть. Глянь туда, – указал он направление кивком головы. – Видишь? Будка сапожника, а рядом будка часовщика.
– Вижу.
– К нему подойдешь. Скажешь: дядя Сима, привет тебе от Ржавого.
– Ты, что ли, Ржавый? Может, ты рыжий, но крашеный?
– Завянь, шутник. Бывай.
Идя через рынок, настороженно посматривал по сторонам. Обратил внимание, что помимо обычных продавцов сегодня крутилось много разносчиков с самым разнообразным товаром. Кто берестяными кузовами торговал, кто дверными замками, а один таскал на себе мебельную продукцию. За спиной у него была закреплена этажерка, а в двух руках – по легкому столику, но больше всего позабавил меня продавец счетов. Это был парень где-то моего возраста, у него на боку висел короб, в котором болталось два десятка деревянных счетов. Время от времени он вскидывал руку, в которой были зажаты счеты, тряс ей, привлекая к себе внимание треском костяшек, и кричал:
– Счеты! Кому счеты! Самая нужная вещь в коммерции! Счеты!
Пройдя до конца рынка, подошел к деревянно-фанерной будке с окошечком. Дождался, пока часовщик разобрался с клиенткой, пожилой дамой, которая довольно настойчиво уговаривала его купить у нее будильник, а тот категорически отказывался.
– Он мне не нужен. Мадам, уходите! Следующий!
Женщина почему-то кинула на меня злой взгляд, словно именно я сорвал ей выгодную сделку, затем торопливо зашагала в сторону торговых рядов.
Из окошка на меня смотрела чисто выбритая физиономия мужчины средних лет. На носу очки, а за ними глаза, живые и хитрые. Я произнес пароль.
– Что у вас? – сейчас в его взгляде сквозило любопытство и желание понять, что за новый человек появился.
Подал ему цепочку. Часовщик оценил быстро и дал нормальную цену. Ни слова не говоря, кивнул головой, забрал деньги и ушел. Не забывая оглядываться по сторонам, снова пошел по рынку, рассматривая товар.
Люди толкались, ругались или спорили по поводу цен. Крестьяне, как я заметил, были спокойнее суетливых базарных торговцев, которые чуть ли не за рукав хватали каждого проходящего мимо них человека. Они сидели на своих телегах, молчали или негромко говорили о чем-то с соседом и хвалили свой товар только тогда, когда потенциальный покупатель показывал свой интерес. Только возле одной из телег, где торговала пара, муж и жена, заметил нездоровое оживление. Клиенты к ним шли, чуть ли не косяком, причем только одни мужчины.
«Да они тут самогоном торгуют», – сообразил я и зашагал дальше, выискивая глазами нужные мне вещи. Пройдя на стихийную часть рынка, стал разглядывать разложенный на земле товар. Остановился перед разложенными на куске белой материи фарфоровыми фигурками-статуэтками, которыми торговала пожилая женщина. Пастушка с цветами. Пастушка с ягненком. Пастух и пастушка. Изящные и красочные фигурки.
Посмотрел на торговку. Простое лицо, рабочие натруженные руки, скромная одежда.
– Не мое это, – видно, поняла она мой вопросительный взгляд. – Квартировала у нас барыня, вот только намедни померла. От нее осталось. Может, купите?
– Извини, мать. Нет у меня своего угла.
Она ничего мне не ответила, только грустно покачала головой. Пошел дальше, бросая взгляды по сторонам. Народ вокруг меня двигался, шумел, торговался, ругался. Слышались крики зазывал и разносчиков с лотками, вдруг базарный гам прорезал пронзительный голос какой-то торговки:
– А ну кыш отсюда, гаденыши! Всю торговлю рушите! Пошли вон, говорю!
Повернул голову на крик и увидел двух маленьких ребят, лет пяти-шести, стоящих в нескольких шагах от торговки домашней выпечкой. Их пол разобрать было невозможно из-за чумазых мордашек и бесформенных лохмотьев. Люди, проходя мимо, старались держаться от них подальше, хотя и бросали на них жалостливые взгляды. Только малыши не обращали ни на кого внимания, их взгляды, словно магнитом, притягивали сложенные в горки пирожки и сладкие булочки.
Никогда не замечал в себе жалости, так же как не считал нужным помогать бедным и несчастным. У каждого своя жизнь и свой выбор, но это касалось только взрослых людей, а тут налицо явная несправедливость.
В той жизни одна красивая и набожная женщина по имени Мариана, с которой мы были очень близки, в одном из разговоров как-то мне сказала: «Исправь хоть крошечную несправедливость этого мира, но сделай это сознательно, от всей души, тогда бог обязательно оставит частичку себя в твоем сердце». Тогда я еще пошутил, что в моем сердце есть место только для нее, а на следующий день ее убили два молодчика из экстремистской организации. Почти месяц я их искал, а когда нашел, убил. Хотя она давно умерла, ее слова до сих пор живут в моей памяти.
В этот момент к малышам подошла девочка лет двенадцати, с грязными разводами на лице и в бесформенном платье.
– Я что вам сказала! Ждите меня на месте! А если бы вы потерялись?!
В ее голосе не было злости, а только беспокойство и радость, что ей удалось найти своих маленьких подопечных.
«В своей жизни надо исправить хоть одну частичку несправедливости этого мира? Так, Мари?»
– Эй, девочка, погоди.
Она обернулась, а за ней повернулись и малыши. Я подошел к ним, стараясь не морщиться. Скучавшие торговцы и покупатели с удовольствием наблюдали за бесплатным спектаклем.
– Держи, – я достал из кармана деньги и отсчитал им пять червонцев.
Вместо того чтобы быстро их схватить, она настороженно спросила:
– Чего надо?
– Держи, – повторил я. – В баню сходите да горячего похлебайте.
Девочка осторожно протянула руку и, все еще не веря, взяла деньги, прижала их к груди и замерла, глядя на меня и все еще не веря, что это произошло.
Я усмехнулся:
– Чего стоишь? Иди.
Только после моих слов она, выйдя из ступора, неуверенно кивнула мне головой и, схватив малышей за ручки, быстро повела их за собой. Какое-то время шел за ними, не выпуская их из поля зрения. Время жестокое, люди озлобленные, а деньги по нынешним временам большие, мало ли кто за ними увяжется. Убедившись, что дети исчезли за какими-то сараями и их никто не преследовал, я постоял немного, потом развернулся и снова зашагал вдоль лотков.