1937. АнтиТеррор Сталина
Шрифт:
В большей степени Сталин доверял своему военному кадровому резерву еще со времен Гражданской войны — Первой конной. Служивших в Первой конной командиров он «выращивал» много лет. Поэтому когда подследственные указывали, скажем, на «перво-конника» Апанасенко, Сталин не давал делу ход. Своих старых сослуживцев Сталин казнил, только если на них показывали другие старые друзья. Так, маршал Егоров, воевавший вместе со Сталиным еще под Царицыном в 1918 г., «погорел» на слишком откровенном разговоре с «первоконниками» Е. Щаденко и А. Хрулевым в декабре 1937 г., где высказал недовольство замалчиванием своих заслуг времен Гражданской войны и преувеличением заслуг Сталина. Это стало одной из главных причин, которые привели Егорова на эшафот уже в 1938 г. [288]
288
См.
Но Сталин умел ценить и выходцев из других военных группировок. Об этом говорит история опалы и нового выдвижения Тухачевского в 1930–1932 гг., о которой говорилось выше. На всякий случай в середине 1936 г. фрондирующим военным показали, что «партия» ценит их — по инициативе Ворошилова со многих генералов сняли старые партийные взыскания.
Когда Ворошилов рассказывал о столкновении с Тухачевским, Сталин поддакнул: маршал отказался от обвинений. Не такой уж был непреодолимый скандал. Не было подозрений в более серьезной угрозе. Сталин как бы оправдывается и в собственном недосмотре — чуть не проглядел заговор. Он признает, что «мы… прошляпили это дело». [289] С его согласия Тухачевский уже в 1936 г. был назначен первым заместителем наркома обороны. Зачем было раздражать этим друга Ворошилова (в его нынешнем выступлении даже чувствуется упрек — я никогда не любил Тухачевского). Но близится война, и Тухачевский казался наиболее подходящим человеком для ускоренной модернизации армии и на роль командующего западным направлением.
289
Предисловие к расстрелу. //Кривицкий В. Я был агентом Сталина. М., 1996. С. 289.
Каждый раз Сталину удавалось быстро успокаивать своих маршалов. И прежде, и потом, даже во время войны, Сталин поощрял соперничество своих военачальников, играя на нем, стимулируя рвение и доносительство, иногда намеренно разжигая конфликты. Он мог «разделять и властвовать». А тут вдруг из-за конфликта Ворошилова и Тухачевского уничтожил (не понизил, и даже не посадил, чтобы потом в случае надобности вынуть из сундука) не самых худших своих «генералов». Никак не получается. Сталин боялся тех, кого расстрелял, и знал, что уже никогда не будет им доверять.
Так что если Сталин опасался выступления военных против Ворошилова, то только силового, после которого гражданское руководство оказывается под фактическим контролем нового Наркома обороны и его команды. Маловероятно, чтобы Сталин согласился снять Ворошилова под угрозой силы. После этого он уже не был бы руководителем страны. По этой же причине он не мог позволить Орджоникидзе добиться снятия Ежова вопреки его, Сталина, воле. Любое силовое выступление вопреки воле Сталина означало переворот, отстранение Сталина от реальной власти. Тухачевский не вчера родился и прекрасно это понимал. Поэтому ключ к избавлению от Ворошилова, Ежова и других раздражающих марионеток был в устранении кукловода. А словесные атаки против Ворошилова не стоили жизни высших военных чинов.
Приближение бури было заметно и за пределами группы Тухачевского. 15 мая был арестован заместитель командующего Приволжским военным округом И. Кутяков, у которого был обнаружен весьма откровенный дневник, в котором, в частности, говорилось: «Наступает время, когда все ветераны Гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой…» Это было написано в 1936 г. Дневник Кутякова еще раз доказывал Сталину, что военные не будут спокойно смотреть на истребление партийных кланов. Расправа над старыми большевиками вызывала недовольство командного состава, оставалось только решиться остановить передравшиеся партийные фракции. Такую возможность, если верить Какурину, еще в 1930 г. обсуждали Тухачевский и Гай.
В ночь на 14 мая был арестован начальник академии им. Фрунзе, кузницы командных кадров, А. Корк. Уже через два дня он давал признательные показания о том, что состоял в военной организации правых, которая контактировала с троцкистской военной организацией. По его словам, в 1934 г. Тухачевский в присутствии Путны высказался за установление военной диктатуры. Скорость, с которой признавались высшие военные руководители, поражает, особенно в сравнении со временем, которое было затрачено на уламывание партийных функционеров. Вроде бы не дети, бойцы революции, а стоило чуть поднажать — и давай «оговаривать» себя и сослуживцев.
Кого-то били. Но вот Медведев при первой возможности отказывался от «выбитых» показаний. А «лучшие полководцы» — нет. Даже перед смертью каялись. Да и били не всех.
15 мая был арестован заместитель командующего Московским военным округом Б. Фельдман (до мая — начальник Управления по командному начальствующему составу, ближайший сподвижник Тухачевского, ответственный за назначения на командные посты). Он сразу попросил ознакомить его с материалами дела. Узнав, что конкретно следствие уже выяснило, Фельдман начал давать обширные показания. Его никто не бил, более того, следователь Ушаков «создал ему облегченный режим содержания в тюрьме». Невиновного военачальника таким обхождением не купишь. А если военачальник чувствует себя разоблаченным заговорщиком? Тогда он в восторге от такого обхождения и в ответ «готов, если это нужно для Красной армии… рассказать все, что знаю о военном заговоре».
Но и Фельдман не был так уж прост. На него было косвенное показание Медведева в причастности к троцкистской группе. Следствие к тому же установило, что Фельдман имеет семью в Южной Америке, сохраняет с ней общение и помогает материально. Негоже советскому офицеру иметь такие связи с заграницей. Вот об этом обо всем Фельдман и рассказывал, не упоминая вышестоящее начальство. Но следователь Ушаков обратил внимание на тесные дружеские связи, которые были у Фельдмана с Тухачевским, Якиром и Эйдеманом. Когда Ушаков изложил свою версию, она показалась начальству недостаточно обоснованной: «Анализируете вы логично, а на деле еще очень далеки от таких показаний». [290] Сразу после ареста Фельдман подтвердил, что состоит в антисоветской организации, но только 19 мая подтвердил, что его заговорщической деятельностью руководил Тухачевский, который вовлек его в заговор в 1932 г. [291]
290
Викторов Б.А. Указ. соч. С. 226.
291
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. С. 170.
В коридорах НКВД царило возбуждение. Фринов-ский говорил уезжавшему за границу Кривицкому: «Это заговор. Мы как раз раскрыли гигантский заговор в армии, такого заговора история еще никогда не знала». [292]
Теперь можно было проводить аресты «ядра заговора». 22–29 мая были арестованы М. Тухачевский, И. Якир, И. Уборевич, Р. Эйдеман (этот в прошлом заметный военачальник находился теперь на незначительном посту главы Общества содействия авиации и химии). Отбывая в Москву, Якир сначала написал в приказе о передаче командования округом: «убыл к месту новой работы», но затем перечеркнул эту фразу. [293] Он уже знал, что это не рутинное перемещение. Откуда, если не понимал, что борьба вступает в решающую фазу.
292
Кривицкий В. Указ. соч. С. 202–203.
293
Бабенко П.М. Н.Э. Якир (очерк боевого пути). М., 1964. С. 77.
29 мая первые итоги операции обсуждают Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Микоян.
31 мая, получив накануне известие об отстранении от должности, Начальник главного политического управления Гамарник покончил с собой, понимая, что его ждет. А почему понимал? Накануне с болевшим Гамарником говорил Блюхер, вроде бы уговаривал главного политрука принять участие в суде над арестованными. Если Гамарник был уверен в невиновности арестованных, можно было принять участие в суде, во всем разобраться. Если Гамарник был обычным сталинистом — тем более. Но он покончил с собой.