1937
Шрифт:
И тысячи давай,
Мост намости без тёсу и без свай
Через Москву реку
Из падали советской».
Приведя эти бездарные вирши, в которых повторялись традиционные белогвардейские ругательства по адресу большевиков, автор замечал: «Зрелище христиан по паспорту, восторженно рукоплещущих палачу у свежей могилы замученных морально, а затем расстрелянных жертв — омерзительно… Новая и характерная черта последних казней в том, что они, вызвав открытый или затаённый ужас всех тех, кому русская революция дорога, пробудили восторженный отклик в сердце злейших врагов рабочего класса» [136].
Более респектабельные и известные деятели центристского толка не опускались до такого глумления и кощунства, как монархисты-черносотенцы. Однако некоторые из них увидели в процессе удобный повод для воскрешения
В этих условиях тысячи людей в капиталистических странах хотели услышать, как сам Троцкий расценивает порочащие его и его единомышленников обвинения. Однако норвежское «рабочее» правительство по указке Москвы лишило Троцкого возможности публично ответить на сталинскую клевету.
VII
Троцкий интернирован
5 августа 1936 года Троцкий отправил рукопись завершённой им книги «Преданная революция» для перевода на иностранные языки. В тот же день он вместе с журналистом Кнудсеном, в доме которого он проживал, выехал на двухнедельный отдых к морю. На следующую ночь после их отъезда группа норвежских фашистов совершила нападение на дом Кнудсена с целью выкрасть документы Троцкого. Налётчики показали членам семьи Кнудсена фальшивые полицейские значки и попытались приступить к «обыску». После того, как сын и дочь Кнудсена подняли тревогу, фашисты сбежали, захватив несколько документов. На следующий день полиция установила личности участников налёта.
Во время отдыха Троцкий узнал из сообщений радио о московском процессе. Он немедленно вернулся в Осло и передал многочисленным журналистам, обратившимся к нему за разъяснениями, заявление для мировой печати. В нём содержался призыв к рабочим организациям всех стран создать международную следственную комиссию для проверки обвинений, прозвучавших на процессе, который Троцкий назвал «величайшей фальшивкой в политической истории мира».
На первых порах норвежская печать публиковала разоблачения Троцкого, перепечатываемые прессой других стран. 21 августа газета правящей рабочей партии «Арбайдерблатен» поместила на первой странице интервью с Троцким под заголовком «Троцкий заявляет, что московские обвинения вымышлены и сфабрикованы». Однако очень скоро развёрнутая Троцким кампания оказалась заблокированной норвежскими властями. Причиной этого послужила официальная нота советского правительства, обращённая к правительству Норвегии и требовавшая лишить Троцкого политического убежища, поскольку он «уличён» в террористических преступлениях. В противном случае, указывалось в ноте, дружественные отношения между СССР и Норвегией будут подорваны. Конкретизируя эту угрозу, советский посол Якубович заявил о возможности прекращения Советским Союзом импорта норвежской сельди. В этой связи рыбопромышленные и судоходные компании стали требовать от правительства «урегулировать вопрос с Троцким», чтобы не допустить роста безработицы в стране.
Опасаясь поражения на предстоящих выборах из-за пребывания в стране Троцкого, лидеры правящей партии склонялись к его высылке. Однако ни одно другое правительство не соглашалось впустить Троцкого в свою страну. Тогда стал осуществляться план интернирования Троцкого. 26 августа начальник норвежской полиции предложил ему подписать заявление о согласии на новые условия пребывания в стране, включающие прекращение выступлений со статьями и интервью на политические темы и разрешение полиции просматривать всю его корреспонденцию. После того, как Троцкий категорически отверг эти условия, было решено навязать их ему силой. Поскольку норвежская конституция не допускала таких ограничений без решения суда, министр юстиции Трюгве Ли (будущий генеральный секретарь ООН) добился от норвежского короля принятия специального указа, наделявшего министерство юстиции чрезвычайными полномочиями для данного «конкретного и исключительного случая». На основе этого указа Ли запретил посещение Троцкого журналистами, установил надзор полиции за его почтой, выключил в его квартире телефон, выслал из страны его секретаря и лишил его возможности общения даже с Кнудсеном. 2 сентября Троцкий был перевезён в более отдалённую деревню, где около четырёх месяцев содержался под домашним арестом и надзором тринадцати полицейских. Официальным мотивом интернирования была объявлена рукопись статьи Троцкого о революционных событиях во Франции, похищенная фашистами и представленная ими властям в качестве доказательства его вмешательства во внутренние дела других государств. Таким образом «рабочее» правительство, ещё недавно гордившееся предоставлением Троцкому политического убежища и называвшее его «великим рабочим вождём», выступило в качестве пособника Сталина и собственных фашистов, учинивших бандитский налёт.
12 сентября в советской печати было опубликовано сообщение: «Обмен заявлениями между советским и норвежским правительствами». В нём указывалось, что в ответ на представление, сделанное правительству Норвегии полпредом СССР, норвежский министр юстиции заявил: «на основании собственных заявлений Троцкого, разных газетных статей и других материалов Центральный паспортный стол установил, что он нарушил условия пребывания в стране, поставленные ему правительством. Норвежское правительство поэтому постановило выработать более точные условия пребывания в стране… 28 августа… после полудня он был совершенно изолирован от внешнего мира и взят под полицейский надзор»… Г-н Ли заявил, что «норвежское правительство поставило Троцкого (и его жену) под такой контроль, что нужно считать исключённым, что он в будущем сможет предпринять какое-либо действие, которое может повредить и угрожать интересам СССР».
Далее в сообщении говорилось: «в связи с тем, что упомянутые меры не могут считаться действительным лишением права убежища, товарищ Якубович заявил норвежскому министру иностранных дел, что… советское правительство, к сожалению, не находит возможным признать это заявление удовлетворительным и отвечающим дружественным отношениям между СССР и Норвегией и что, по мнению советского правительства, своим ответом норвежское правительство взяло на себя всю ответственность за эффективность принятых им мер и за последствия дальнейшего пребывания Троцкого в Норвегии» [137].
Уже сам факт интернирования Троцкого его «друзьями», норвежскими социалистами, был воспринят многими людьми на Западе как подтверждение обоснованности обвинений в его адрес. Пользуясь тем, что Троцкий был лишён возможности отвечать на клевету, советская и коминтерновская печать непрерывно подбрасывала мировому общественному мнению новые провокационные сообщения о стремлении Троцкого добиться разрушения Народного фронта во Франции, победы Франко в Испании и обеспечения победы Гитлера в будущей войне против СССР и его союзников. В разгар этой травли Вышинский выступил со статьёй, в которой утверждалось: «Троцкий, правда, грозит опровергнуть эти обвинения, но с опровержениями он выступать, как видно, не торопится, хотя со дня окончания процесса прошло достаточно времени, чтобы можно было собраться с силами и попытаться опровергнуть хотя бы один пункт судебного приговора» [138].
Ещё дальше пошла «Юманите», опубликовав телеграмму из Осло, где указывалось: норвежские власти открыли расследование против Троцкого, так как установили его связь с местными фашистами, которые «нанесли ему ночью дружественный визит» (так интерпретировался налёт на квартиру Троцкого в его отсутствие).
Характеризуя положение, в котором Троцкий оказался после московского процесса, секретарь II Интернационала Ф. Адлер писал: «Дело идёт о попытке лишить Троцкого права убежища в Норвегии и воздвигнуть против него травлю, которая отняла бы у него возможность существования на всём земном шаре» [139].
Стремясь прорвать информационную блокаду, Троцкий возбудил дело по обвинению в диффамации против двух норвежских журналистов — сталиниста и фашиста, которые повторяли в своих статьях инсинуации советской печати. Норвежский суд принял дело к рассмотрению. Тогда Трюгве Ли добился издания нового исключительного декрета, предоставлявшего министру юстиции право запрещать «интернированному иностранцу» ведение каких-либо судебных процессов. На основе этого декрета Ли воспрепятствовал попыткам Троцкого привлечь к суду клеветников и в других странах. «Министр юстиции,— вспоминала Н. И. Седова,— сообщил Троцкому, что он не должен возбуждать судебные иски где бы то ни было, пока он остаётся в Норвегии. Это означало, что он не имеет вообще никаких прав. Мы начали опасаться, что, несмотря на то, что мы были лишены советского гражданства, норвежское правительство может выдать нас ГПУ» [140].