200 дней на юг
Шрифт:
1. Отправляться в тюрьму,
2. Отдать свои фотоплёнки с кадрами, сделанными в святой церкви.
Вероятно, дело всё в том, что на наших фотоплёнках были документальные подтверждения случившегося скандала (толпа эфиопов на краю ямы, святые отцы с камнями в руках и т. п.), и начальнику полиции не хотелось, чтобы у нас оставались такие кадры. Кстати заплатить за билет нам уже не предлагали ("Эта возможность была у вас раньше, но вы ею не воспользовались!" — гневно заявил полисмен). Мы решили отдать свои плёнки из фотоаппаратов, благо у всех почти плёнки были свежие, только начатые. Сенов сделал попытку подменить плёнку и отдать чистую, но за нами следили. Сергей Лекай предлагал интереса ради отправиться в тюрьму, но мы его предложение не поддержали, ибо торопились
Расплевавшись с лалибельцами, мы вскоре покинули сей городок и заночевали в пяти километрах от оного, в деревне, в мельничном сарае. Нас порадовал и сам ночлег, и приготовление еды на углях у хозяев сарая, и вообще хорошее отношение к нам простых, не испорченных туризмом людей.
30 сентября, суббота. Попытки уехать из Лалибелы
Утром восстав, мы сразу застопили автобус до города Велдия, но не поехали на нём, поскольку платить по 25 быр нам почему-то не хотелось. Это было не очень дорого (100 рублей), но мы были злые и не хотели спонсировать лалибелицев ни на копейку. Как оказалось позже, с утратой этого автобуса мы утратили и возможность приехать в Аддис-Абебу на назначенную нами же встречу 2-го октября.
Вероятно, всем жителям Лалибелы стало известно наше вчерашнее поведение в церкви, и на сельской сходке нас решили не брать. Посему наш автостоп завершился километров через пятнадцать. Там был поворот на аэропорт, и несколько машин в день проезжали из посёлка в аэропорт и обратно; билет на самолёт до Гондара стоил около 15 долларов, а в Аддис-Абебу — 60. Южнее поворота на аэропорт был длинный надводный мост, по обоим сторонам которого находились хижины охранников моста. Все надводные мосты в Эфиопии, даже очень маленькие, охранялись по причине войны. В хижинах для охраны моста сидели эфиопские оборванцы с палками и охраняли мост от эритрейских диверсантов-подрывников. А дальше, на юг от моста, в сторону деревни Гашена на основной трассе, за сегодняшний день проехало семь машин, но никто не взял нас: одни не останавливались, другие просили денег. Возможно, это был не сговор, а проклятие святых отцов, исходящее из церкви.
Итак, целый день мы провели на позиции, укрепляя себя пищею, приготовляемой на костре. У Сенова и Лапшина сохранились ещё московские запасы еды в виде прогорклых пакетных супов (мы же думали, что в Эфиопии будет страшный голод). Мы разбавляли ими гондарский рис и ожидали успешного уезда. На дрова пришлось вытащить несколько палок из хижины охранника моста, который был не очень рад этому и даже пытался утащить обратно часть добытых нами дров.
К вечеру навстречу нам поехал, и остановился от удивления, «Лендровер» с двумя юарскими пенсионерами. Они проехали от Кейптауна через Ботсвану, Зимбабве, Замбию, Танзанию, Кению в Эфиопию, а потом направлялись в Судан, Египет и прочие страны. Мы их предупредили о том, что на границе Эфиопии и Судана дорога будет не очень хорошей, а на паром Вади-Халфа—Асуан чрезвычайно трудно затащить машину, разве что вручную по частям, так как портовых кранов в порту Вади-Халфы нет. Они же, в свою очередь, предупредили нас о плохой дороге в 500 км в северной половине Кении, которая пыльна, тряска и бугриста, типа "стиральная доска".
К вечеру мы уже были готовы уехать отсюда за 10 или даже 20 быр с носа, желая попасть на стрелку 2 октября, но такие возможности были давно упущены, а к вечеру вообще не было транспорта. Надвигалась гроза. Неподалёку, у поворота на аэропорт, виднелось множество сараев, каменных и с железной крышей, прямо роскошные здания для эфиопской глубинки. Традиции Лалибельского каменного зодчества проявились при строительстве этих капитальных сараев: они должны будут простоять века. Внутри оказалось пусто. Два оборванных сторожа-эфиопа разрешили нам ночевать в одном из сараев, предусмотрительно подметя пол его ветками деревьев и подняв в помещении густую пыль.
1 октября, воскресенье. Наконец уезжание
Ночью
Когда мы поднялись с рассветом и, один за другим, потянулись из сарая на вчерашнюю позицию, оказалось, что ночлег был платной услугой. Я шёл первым; сторож с палочкой, завёрнутый в одеяло, побежал за мной, крича: деньги, деньги! Я продолжал свой уход; тогда, догнав, сторож пытался выхватить из моих рук пластмассовую канистру (ту самую, у которой асуанские дети утеряли пробку) — но безрезультатно! Решив, что со мной справиться ему не удастся, сторож накинулся на Сергея Лекая, идущего позади, пытаясь вытащить у него из-под ремней рюкзака старую помятую пластиковую бутылку-торпеду. Надо сказать, что бутылка была из Иордании, а в Эфиопии таких не изготовляют. Не получив бутылки, сторож набросился на Грила и Сенова, но и они оставили деньгопроса ни с чем. Может быть, и следовало подарить мужику что-нибудь, но, во-первых, надо было ему предупредить нас о платности ночлега заранее, а, во-вторых, в нас ещё кипело недовольство на жителей Лалибелы, делающих деньги на туристах путём зазывания их в каменные здания и требования денег.
Находясь в некоторых дальних странах, например в Эфиопии, Египте или Индии, где многие местные жители так и мечтают получить деньги с проезжающего туриста, проще и удобнее всего отказывать всем подряд. Поэтому первая фраза, которую я изучаю на любом языке, это фраза "денег нет": по-английски "no money", по-персидски "пуль надорам", по-арабски "фулюс мафи", по-тамильски "песо ние", на урду "пайса най", на амхарском "гензеб йеллем". Когда у меня в сотый раз просят денег, проще всего, не вдаваясь в долгие разговоры и не торгуясь, заявить: гензеб йеллем, — и дело с концом. Сейчас, сидя в далёкой и тёплой Москве, я думаю: конечно, что мы, совсем обнаглели, пожалели даже пустую бутылку для сторожей, предоставивших нам место для сна! А тогда, в Эфиопии, мы сами так проэфиопились, что и нам бутылка была дорога, и быра на поддержку местной экономики нам не то что было жалко — мы даже и не представляли себе такой возможности: гензеб йеллем! и бутылка тоже йеллем! и всё йеллем!
Для них мы — фантастические богачи. И обувь у нас есть, и даже не из шинной резины, а если бы они увидели, в каких домах мы живём… Даже самый бедный русский крестьянин — богач по сравнению с эфиопом: у него есть дом из брёвен, а не из ветвей; у него есть дрова и огонь; у него есть обувь и не совсем дырявая одежда… Даже любой бомж с вокзала, пройди он по эфиопской деревне, стал бы объектом ю-юкания и финансовых домогательств! Всё в мире очень относительно…
…Когда мы вышли на трассу, машин было, как обычно, немного. Завтра стрелка в Аддис-Абебе, и у нас (мне так казалось) ещё были шансы достичь её, если быстро выехать на основную трассу и продвигаться по ней в ночь.
И вот — появился рейсовый автобус, и даже застопился нам. Из задней двери его выбежал билетёр. Билетёр был странен и суетлив, внутрь автобуса он пускать нас не хотел, пытаясь извлечь деньги сразу ещё на земле. Торопливо кричал нам по-английски, и писал на руке какие-то цифры, всё разные:
— Велдия, Велдия! давайте скорее 50 быр! дайте 20 быр! давайте 60 быр! билет стоит 80, скорее давайте 80 быр! Давайте деньги сейчас! Нет, я вас не возьму, мест у нас нет, и никто вас тут не подвезёт!
Билетёр погрузился обратно в автобус, захлопнул дверь, и автобус тронулся. Грил прицепился на автобус снаружи, но он вновь остановился, Грила согнали, и автобус уехал прочь.
Для нас такой автостоп был непривычен! Если бы мы вчера пошли пешком, то уже были бы в Гашене, на более оживлённой автотрассе. Решили сейчас пойти пешком, и направились на юг — занялись «треккингом». Дорога петляла в горах серпантином, а мы срезали его по каменистым и красивым склонам.
Через пару часов мы прибыли на другую речку; было жарко, хотелось организовать чай, и мы занялись помывкой на реке и костром. Вдруг появилась и остановилась встречная машина с европейскими номерами.