2004, №12
Шрифт:
— Мы не платим Кноссу, — насупился царевич. — Но на что ты намекаешь? — Он настороженно вгляделся в глаза гостя.
— Все по порядку, сын Приама. — Лаэртид поднял руку. — Я действительно прибыл не с маслом, и путь мой не из Итаки, а из Микен. Меня прислали говорить с твоим благородным отцом не только от моего имени. — С этими словами Одиссей показал пальцем на странное ожерелье из 22 одинаковых колец, болтавшееся у него на шее. — Наши вожди больше не в силах терпеть грабеж критян и собрались в поход против Миноса. Они хотят спросить, не желаете ли и вы попытать счастья?
Одиссей
— Отец очень разгневан потерей торговых кораблей, — задумчиво молвил троянец, — и скорее всего, согласится на ваше предложение. Но он захочет спросить гадателей. А тут я бессилен.
— Положимся на богов. — Одиссей хлопнул Гектора по плечу так, как если бы дело было уже решено. — Небожители любят войны.
— Здесь коровы карие, а глаза у людей гнедые. — Софи протянула молодому археологу руку. — Вот что это за земля!
Эванс помог ей выбраться из раскопа. Они гуляли среди седых от соленого ветра камней уже более часа. Артур поминутно тыкал рукой то в одну, то в другую сторону, уверяя, что кусок песчаника — притолока двери в царский мегарон, а дырка в кладке пола — бассейн для ритуального омовения жриц. Софи едва успевала вертеть головой и удивляться, как много он знает.
Спутник показал ей фрагмент фрески, с двух сторон словно слизанной огнем. Только юное девичье лицо осталось нетронутым — неправильные черты, крупноватый нос и полные, ярко накрашенные губы дышали жизнью.
— Я назвал ее Кассандрой, — сказал Артур. — Дочь Приама жила на Крите. Раньше договоры скреплялись обменом заложников. В Трое тоже были свои минойцы, дети царя. В мирное время к ним относились как к членам семьи. Они росли и охотились вместе с царевичами, соревновались с ними в беге на колесницах, делили хлеб и вино за столом. Но когда начиналась война, их приносили в жертву.
Софи в ужасе прикрыла рот ладонью.
— А Кассандра? Ее тоже убили? Эванс кивнул.
— Не сразу. Она обладала даром прорицания, и критяне с ее помощью надеялись выиграть войну. Девушка не помнила своей семьи и была готова им помочь. Хитроумный Одиссей боялся этого. Он знал, что жрица потеряет дар, как только лишится девственности, и подослал в осажденный город Ахилла. Тот передал Кассандре обещание Гектора и Париса спасти ее из плена. Но больше братских слов царевну тронул юный облик героя. В ту же ночь они стали любовниками, и Ахилл возвратился в лагерь, "неся на копье все пророчества мира, отобранные у Кассандры".
Софи усмехнулась. Да, именно так мужчины и поступают. Вспоминал ли он после этого о бедной заложнице?
— Какое-то время Кассандра скрывала потерю дара, — продолжал Эванс. — Но вскоре минойцы увидели, что ее пророчества неверны. Троянка сулила им победу, а они терпели поражение за поражением. Перед тем как оставить Кносс,
— Неужели братья не спасли Кассандру? — голос Софи звучал взволнованно, словно сейчас это имело какое-то значение.
— Ахейцы ворвались в столицу Миноса и разграбили ее, — ответил Артур. — На фресках следы того самого пожара, который бушевал здесь две тысячи лет назад. Воины били в золотые блюда, как в бубны, и плясали на крови, но никто не осмелился спуститься в логово Минотавра. Тогда Гектор и Ахилл решили попытать судьбу. Они взяли ясеневые копья и ушли под землю. Не было в Аттике героев более грозных, чем эти побратимы. Оба надеялись повторить подвиг Тезея, но потерпели неудачу. Они нашли в темных коридорах обезумевшую от страха Кассандру, а потом на человеческие голоса явился и сам грозный хозяин Лабиринта. Герои притаились за колоннами, а когда чудовище оказалось между ними, метнули копья. Но промахнулись во мраке и попали друг в друга. Кассандру разорвал Минотавр. Говорят, он до сих пор бродит по Лабиринту и ждет новых пленников. Когда его терпение иссякает, он ревет и топает ногами, оттого на Крите так часты землетрясения.
Несколько минут Софи молчала, а потом протянула почти обиженно:
— Неужели все герои древности умирали так страшно? Ни у кого не было счастливой старости в кругу семьи?
Артур пожал плечами.
— Боги выбирают лучших и уносят их в цветущую пору. Греческий эпос не знает концов вроде "жили долго и умерли в один день".
— А я бы хотела жить долго и умереть в один день, — вызывающе бросила женщина, — с тем, кого выберу.
Последние слова звучали странно, если учесть ее положение замужней дамы, и госпожа Шлиман смутилась.
— Мне пора. Генрих обещал вернуться к чаю, — заторопилась она. Артур не стал ее удерживать. Он испытывал сильную неловкость рядом с этой робкой красавицей, в его присутствии начинавшей говорить почти дерзко.
— Мера во всем — высшая добродетель. Можно ли пускаться в путь в такое время, Одиссей? — Царь Приам ничего не боялся, но его опасения, частые и никогда без повода, делали ему честь как предусмотрительному правителю. — Я знаю, что Тирессий вчера резал для вас с Гектором птицу и посоветовал взять с собой в поход Ахилла, сына Пелея. Однако путешествие на Скирос сейчас опасно, полдневные ветры будут дуть еще дней двадцать.
Царь Итаки кивнул. Все это он знал и сам. Но уж слишком дорого обошлось бы согласие Приама объединиться с ахейцами. Одиссей сразу схватился за слова троянца, а старший царевич решительно поддержал гостя — все жаждут славы, удачи, чужого богатства. Один Лаэртид в дырявом плаще, казалось, ловил выгоду сетями, а она ускользала от него.
— Нам надо спешить, — коротко сказал он царю. — С того момента, как Плеяды улягутся спать, нас ждут полгода бездействия.
В глубине души Одиссей ненавидел это время. С гнилой сердцевины осени до крепкого пупка весны он становился хмур и неразговорчив, приказывал вытаскивать суда на берег, набивать их камнями, снимать снасти и сушить рулевые весла над очагом.