22 июня 1941 года

Чунихин Владимир Михайлович

empty-line/>

Еще раз. Нелегальный характер такого канала должен был придать большую убедительность сведениям, которые Сталин хотел довести до Гитлера. Особенно учитывая, что искусно выстраивалась ситуация, когда нужная Сталину информация не представляется им советской стороной официально, а добывается самими немцами в результате их собственной головокружительной интриги и собственного их изощренного коварства.

Кто был посвящен в существо этой операции? Учитывая важность информации и уровень, откуда направлялась она немцам, знать о ней могли считанные люди. Вполне возможно, что даже сам Амаяк Кобулов ничего не подозревал о своей

роли в ней. Здесь он мог просто использоваться втемную, в качестве живца, на которого должны были клюнуть германские спецслужбы. Его неведение должно было сыграть положительную роль, придав его поведению ту неподдельную естественность, которая должна была убедить гестапо в несомненном успехе внедрения в его окружение своего агента.

Вспомним по этому поводу еще раз высказывание Павла Судоплатова.

"...Дело в том, что реализация разведывательной информации определяется, как правило, неизвестными для разведчиков мотивами действий высшего руководства страны..."

Судя по его воспоминаниям, сам Судоплатов тоже не был посвящен в существо этой интриги. Однако, как человек умный и наблюдательный, о чем-то таком, похоже, догадывался. Потому-то и продолжил эту фразу словами: "...Целью Сталина было любой ценой избежать войны летом 1941 года..."

Знал ли начальник внешней разведки НКВД Павел Фитин? Сейчас сказать трудно. С одной стороны, действиями своего резидента кто-то должен руководить. С другой стороны, отдавая резиденту какие-то указания, можно было поневоле допустить передачу информации, которая могла дать ему повод что-то заподозрить. А это, в свою очередь несло риск насторожить и немецкого информатора. Нет, учитывая важность этого канала, здесь необходимо было предельно ограничить число посвященных.

К тому же, предполагалось, видимо, что нужные Сталину сведения будут осторожно доводиться до Гитлера, минуя аппарат разведки в Москве. На это, кстати, косвенно указывает поведение в Берлине Молотова. То есть, для проведения этой операции сам Фитин был не нужен. Значит, скорее всего, он и не был в нее посвящен. Что подтверждает, кстати, незнание о ней его заместителя, Судоплатова.

То есть, все, что требовалось от Фитина, это сообщить наверх, Берии, о том, что Амаяк Кобулов завербовал нового агента. Поскольку это была единственная, насколько можно понять, вербовка такого уровня, проведенная Амаяком Кобуловым в Берлине, можно было быть твердо уверенным в том, что ему подставлен именно нужный Сталину человек.

Можно конечно допустить, что подобного рода вербовок было несколько, просто об остальных мы не знаем из-за отсутствия в свободном доступе соответствующих документов. Но существа дела это не меняет. Потому что в этом случае под подозрением у советского руководства должны были быть все завербованные Амаяком Кобуловым источники.

Берия. Вот он, скорее всего, знал. Более того. Учитывая, что рекомендовал Сталину кандидатуру Амаяка Кобулова именно он, вполне возможно, что он же и предложил Сталину эту операцию. А потому был естественным кандидатом на роль ее технического координатора.

Кто еще мог знать, кроме Сталина и Берии? Мог и обязан был знать Молотов. Вообще-то, в то время, по большей части, то, что знал Сталин, знал и Молотов. Это было тогда, как правило.

Теперь,

последнее. Вся эта группа посвященных должна была каким-то образом доводить нужную им информацию до Амаяка Кобулова. А через него, учитывая его не очень сдержанный характер, до завербованного им двойного агента.

В ходе своего визита в Берлин, В.М. Молотов в кругу советской дипломатической колонии сам непосредственно вбросил достаточно слов и смыслов, которые должны были быть услышаны через сотрудников полпредства немецким информатором. Значение этого факта было настолько велико, что если бы эта операция затевалась только для того, чтобы в ходе этого визита донести через германские тайные службы нужную Сталину и Молотову информацию лично до Гитлера, уже тогда она могла считаться окупившей себя.

Но ведь не для разового же использования все это затевалось? К тому же, кто мог твердо предполагать и планировать в сентябре 1939 года визит Молотова в Берлин? Такое, впрочем, не могли исключать, конечно. Риббентроп приезжает в Москву, логично предположить через какое-то время ответный визит Молотова в Берлин. Но в то накаленное время события сменялись с такой калейдоскопической быстротой, что твердо планировать что-то в отношении Германии на достаточно длительную перспективу было невозможно. Поэтому необходимо было обеспечить сотрудников советского полпредства в Берлине повседневной информацией, которую будет добывать у них внедренный в их среду немецкий агент. На постоянной основе, так сказать. А не только в ходе эпохального события, которым являлся для них визит в Берлин Председателя Советского правительства.

Само по себе распространение такой информации можно было обеспечить достаточно уверенно. Особенно, если соблюдать определенные правила. Любой человек чаще всего не удержится от того, чтобы поделиться с кем-то несекретной (а значит, неопасной для распространителя), но важной и никому не известной информацией. Обладание такими подробностями очень часто повышает самооценку человека. И очень немногие могут воздержаться от того, чтобы рассказать о них кому-то еще, поскольку подобные разговоры в его собственных глазах поднимают его собственную значимость.

Как это было хорошо однажды подмечено уже в наше время создателями некого зарубежного фильма, предложившими нечистой силе сказать очень точные слова: 'Тщеславие - это мой любимейший из грехов...' Эту истину, впрочем, знают и используют с начала человеческой истории.

Так кто мог распространять такую информацию среди сотрудников полпредства? Для понимания этого попробуем понять, что означает фраза, отмеченная "Лицеистом" - "Петером" для справки Риббентропу: "В кратком разговоре о визите Молотова советник посольства Кобулов сказал, что визит был "сильной демонстрацией, но "не все то золото, что блестит".

Что означают эти слова?

В них выражено кулуарное мнение, что, при всей твердости советской дипломатии, имеется за ней и ее оборотная сторона. То, что за официальной позицией проглядывает опасение перед могуществом Германии. "Блеск" - это "сильная демонстрация" позиции СССР. Но "блеск" этот - вовсе не "золото". Это нечто слабее по качеству, но претендующее выглядеть этим "золотом". На самом деле, это признание силы Германии. А потому в некоторых острых моментах речей Молотова вовсе не содержится стремление к ухудшению отношений с ней.