22 июня 1941 года
Шрифт:
Так началась германо-польская война. Она вскрыла совершенно новый характер вступления в современную войну, и это явилось в сущности главной стратегической внезапностью для поляков. Только факт открывшихся военных действий разрешил, наконец, сомнения польских политиков, которые своим чванством больше всего войну провоцировали, но в то же время больше всех оказались захваченными врасплох".
Точный анализ, практически полностью предвосхитивший ход дальнейших событий.
Можно, конечно, предположить, что всё это прекрасно понимали и наши
Доказательством этой версии служит обычно то обстоятельство, что тактика немцев была им хорошо известна. А потому само собой разумеется, что не могли наши полководцы не учитывать её, прикидывая возможные варианты действий в начале войны.
Главный аргумент здесь, надо признаться, хотя и кажется внешне убедительным, но уж очень эмоционален. Звучит он примерно так. "Надо быть полным идиотом, чтобы не понимать, что немецкая тактика, уже показанная ими в Европе, обязательно будет применена и при нападении на Советский Союз. А наши генералы и маршалы идиотами не были. Отсюда значит, что всё они на самом деле понимали. И ожидали именно того развития событий, которое и произошло. Просто, допустив по какой-то причине этот удар, сокрушивший нашу оборону, впоследствии в своих мемуарах наши маршалы эту отговорку придумали. Не желая признаваться в том, что проиграли сражение, несмотря на то, что алгоритм действий германских войск был им на самом деле известен". Примерно такой ход рассуждений.
В чём-то это объяснение логично. И всё-таки не совсем верно. Конечно, действия немцев в предыдущих кампаниях изучались. Это видно из материалов совещания. Но из них же видно и другое. Видно, что на это знание накладывалось и воздействие постороннего фактора. Назовём его мягко самоуверенностью.
Характерно, что всеобщее понимание на совещании встретили представления о необыкновенном качественном превосходстве Красной Армии над германским Вермахтом. Причём делалось это серьёзно, с привлечением неких расчётов и выкладок. Вот что говорил в своём докладе командующий войсками Западного особого военного округа генерал-полковник Павлов:
"... По своим возможностям - по вооружению, живой силе, ударной мощи - танковый корпус превышает огневую мощь двух, представленных [показывает на схему] на схеме, немецких танковых дивизий и соответствует пяти стрелковым пехотным немецким дивизиям.
А раз так, то мы вправе и обязаны возлагать на танковый корпус задачи по уничтожению 1 - 2 танковых дивизий или 4 - 5 пехотных дивизий. Я почему говорю 4 - 5 с такой уверенностью? Только потому, что танковый корпус в своем размахе никогда не будет драться одновременно с этими пятью развернувшимися и направившими против него огневые средства дивизиями. По-видимому, он эти 5 дивизий будет уничтожать рядом ударов одну за другой, причем делать это вместе с авиацией, которая будет вместе с ним взаимодействовать до порядка двух, а может быть и больше авиационных дивизий..."
Осознание огромности силы, которая была им подчинена, а также постоянный и бурный её рост, буквально изменявший её качественно и количественно в самые кратчайшие сроки. Вот, пожалуй, та почва, которая заставила военное командование смотреть на проблему несколько иначе. А именно под тем углом, что СССР - не Дания и не Польша. Что такое безоглядное германское наступление, которое, кстати, как видно
Именно по этой причине поддержки со стороны высшего генералитета Красной Армии взгляды Г.С. Иссерсона не получили. И вывод некоторых современных исследователей о том, что высшие военачальники Красной Армии были уверены в подобном развитии событий в начале будущей войны, на самом деле не подкреплён доказательствами.
Понимание приемов, которыми немецкие войска добивались успеха в Европе, действительно было. Но о применении этих приемов в отношении нападения на СССР ни в одном выступлении не было сказано ни слова. Должен отметить, что практически все выступления на Совещании были проникнуты наступательным духом. И все заботы и тревоги, все высказанные предложения выдвигались не просто для поднятия общей боеспособности армии, но как раз для усиления ее наступательного потенциала. Всё в этом совещании, явно или в контексте, крутилось вокруг этого. Поэтому, все те новые тактические приемы, которые были применены немцами в своей войне в Европе рассматривались практически всеми участниками как материал, из которого можно почерпнуть пользу для усиления наступательного потенциала Красной Армии.
В отношении же начального периода войны никто из выступавших не ставил под сомнение господствующий на то время постулат советской военной доктрины, который гласил, что война будет начата лишь ограниченными силами с обеих сторон, прикрывающими сосредоточение и развертывание основных сил.
Справедливости ради надо признать, что знания того времени действительно не имели примеров того, чтобы на крупную европейскую страну с мощной экономикой, сильной и многочисленной армией было бы совершено нападение без предъявления каких-либо малейших претензий, не то что проявления каких-то враждебных действий или даже жёстких заявлений.
На Польшу немцы напали в обстановке достаточно длительной эскалации взаимных враждебных действий. Наступление во Франции немцы начали в условиях давно уже объявленной войны. Пусть она и была "странной", но мобилизация с обеих сторон была проведена, армии находились в положенных им местам, на боевых позициях и в полной, естественно, боевой готовности. Абсолютная внезапность нападения была немцами применена только при нападении на Данию, Норвегию, Бельгию. Но СССР-то, действительно, не Дания и не Бельгия.
Поэтому, утверждения о том, что участники совещания были прекрасно осведомлены о том, что немцы в начале войны в Европе вводили в бой сразу свои главные силы, это не говорит вовсе о том, что они были уверены в том, что этот прием будет обязательно применён и к Советскому Союзу. Если кто-то это и понимал или предполагал, то материалами совещания это не подтверждается. Наоборот.
Из выступления начальника штаба Прибалтийского Особого военного округа генерал-лейтенанта П.С. Кленова.