22 июня… О чём предупреждала советская военная разведка. «Наступающей ночью будет решение, это решение – война»

Алексеев Михаил Александрович

И еще вопрос: говорил или не говорил И.В. Сталин о своем намерении развязать войну против Германии?

Как призыв к подготовке превентивного удара было воспринято выступление Сталина наркомом обороны СССР и начальник Генерального штаба РККА. Результатом такой оценки явилась разработка предполагавшего нанесение упреждающего удара документа, получившего название: «Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками».

В своем интервью в мае-июне 1965 г. Г.К. Жуков сказал: «Идея предупредить нападение Германии, – появилась у нас с Тимошенко в связи с речью Сталина 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий, в которой он говорил о возможности действовать наступательным образом. Это выступление в обстановке, когда враг сосредоточивал силы у наших границ, убедило нас в необходимости разработать директиву, предусматривавшую предупредительный удар. Конкретная задача была поставлена А.М. Василевскому. 15 мая он доложил проект директивы наркому и мне. Однако мы этот документ не подписали, решили предварительно доложить его Сталину. Но он прямо-таки закипел, услышав о предупредительном ударе по немецким войскам. «Вы что, с ума сошли, немцев хотите спровоцировать?» – раздраженно бросил Сталин. Мы сослались на складывающуюся у границ СССР обстановку, на идеи, содержавшиеся в его выступлении 5 мая… «Так я сказал это, чтобы подбодрить присутствующих, чтобы они думали о победе, а не о непобедимости немецкой армии, о чем трубят газеты всего мира (выделено мной. – М.А.)», – прорычал Сталин»⁶⁸.

Именно подбодрить присутствующих, призвать к подготовке к войне с Германией, а не готовиться к нанесению ей превентивного удара (что и было подтверждено последующим развитием событий), как это восприняло большинство из присутствующих на приеме в Кремле, которые оставили свои свидетельства.

Обвинив СССР в подготовке нападения на Германию, гитлеровцы понимали, что должны представить соответствующие доказательства. Хотя зачем и перед кем им нужно было оправдываться, и кому представлять доказательства? Остаются только Соединенные штаты Америки. Хотя не исключен дальний прицел – оправдание перед историей.

То, что прозвучало 22 июня 1941 г. в обращении Гитлера и в заявлении германского министерства иностранных дел, по большей части было голословно и неубедительно. Требовались советские документы и признания командиров Красной Армии, доказывающие призыв Сталина на приеме в Кремле готовиться к войне с Германией. К делу была подключена военная разведка, перед которой была поставлена задача добыть такие «доказательства». К числу последних были отнесены и «сообщения» трех офицеров, присутствующих на приеме выпускников военных академий РККА⁶⁹.

В своем донесении в министерство иностранных дел Германии Шуленбург со ссылкой на информацию, полученную от представителя ДНБ (Германское информационное агентство) Шюле, писал: «Сталин преследовал цель подготовить свою свиту к «новому компромиссу» с Германией»⁷⁰.

Шуленбург покинул Берлин в полном убеждении, что его долгом является предотвращение будущей войны между Германией и Россией и создание того немецко-русского союза, о котором мечтал еще Бисмарк. Уже 2 мая Шуленбург направил в МИД Германии донесение следующего: «Я и высшие чиновники моего посольства постоянно боремся со слухами о неминуемом немецко-русском военном конфликте, так как ясно, что все эти слухи создают препятствия для продолжающегося мирного развития германо-советских отношений. Пожалуйста, имейте в виду, что попытки опровергнуть эти слухи здесь, в Москве, остаются неэффективными поневоле, если эти слухи беспрестанно поступают сюда из Германии и если каждый прибывающий в Москву или проезжающий через Москву не только привозит эти слухи, но и может даже подтвердить их ссылкой на факты»⁷¹.

Не получив на свое послание никакого ответа, граф Шуленбург решил начать собственные секретные переговоры с советскими представителями, чтобы предотвратить «сползание к войне» со стороны двух держав. Подобный шаг без санкции своего правительства граничил с государственной изменой. Инициатором переговоров советник посольства Густав Хильгер назвал не Шуленбурга, а именно себя, что было далеко от истины:

«Тогда мне казалось, что мир еще, пожалуй, можно спасти, если удастся побудить советское правительство взять в свои руки дипломатическую инициативу и втянуть Гитлера в переговоры, которые – хотя бы на время – лишат его предлога для военной акции против Советского Союза. Поэтому я счел необходимым разъяснить советскому правительству всю серьезность положения и убедить его предпринять что-либо для предотвращения опасности войны. Поскольку советский посол в Берлине [Деканозов] как раз находился в Москве, я уговорил графа Шуленбурга пригласить его на завтрак в посольство вместе со ставшим к тому времени заведующим германским отделом Наркомата иностранных дел В.Н. Павловым (о котором мы знали, что он пользуется особым доверием Сталина), чтобы попытаться через Деканозова⁷² открыть глаза советскому правительству»⁷³

В тот самый день, когда Сталин выступал перед выпускниками военных академий РККА полпред СССР в Германии – заместитель наркома иностранных дел Деканозов В.Г. встречался с германским послом Вернером фон дер Шуленбургом на завтраке у последнего.

На встрече присутствовали также советник германского посольства Г. Хильгер и заведующий отделом Центральной Европы В.Н. Павлов. Шуленбург сообщил, что у «Гитлера, остался какой-то неприятный осадок от действий Советского правительства за последнее время. Этот осадок был вызван не только заключением советско-югославского пакта, но также и рядом фактов, которые один за другим имели место за последнее время, начиная с января: заявление Советского правительства о Болгарии⁷⁴, советско-турецкое заявление⁷⁵ и др. Эти заявления Советского правительства создают впечатление, что Советский Союз стремится препятствовать осуществлению Германией своих жизненных интересов, помешать стремлению Германии победить Англию. Именно такое впечатление оставляет советско-югославский пакт, который был с такой радостью воспринят Черчиллем»⁷⁶.

Шуленбург, по его словам, «пытался ликвидировать неприятный осадок, оставшийся у Гитлера от действий Советского правительства, пытался его разубедить, но это ему не удалось сделать на 100 %». В своей беседе с Гитлером он отметил, «что слухи о предстоящем военном конфликте Советского Союза с Германией, которые, начиная с января этого года, так усиленно циркулируют в Берлине и в Германии вообще, конечно, затрудняют его, Шуленбурга, работу в Москве». На заявление германского посла Гитлер «ответил, что он, в силу упомянутых действий Советского правительства, вынужден был провести мероприятия предосторожности на восточной границе Германии. Его, Гитлера, жизненный опыт научил быть очень осторожным, а события последних лет сделали его еще более осторожным (предусмотрительным)». Во всяком случае, по мнению Шуленбурга, «слухи о предстоящей войне Советского Союза с Германией являются «взрывчатым веществом» и их надо пресечь, «сломать им острие». В этом он видит свою задачу как посла в СССР, ибо он всегда стремился к дружественным отношениям между нашими странами, сознавая выгоду таких отношений для обеих стран». «В интересах дружественных отношений между СССР и Германией нужно что-то предпринять, – настаивал Шуленбург, – чтобы рассеять эти слухи. Он, Шуленбург, уже получил указание из Берлина категорически опровергать всякие слухи о предстоящей войне между СССР и Германией. В течение этой части беседы Шуленбург несколько раз повторял мысль, что следует что-то предпринять, чтобы пресечь слухи».

«Шуленбург заявил, что на его вопрос об этих слухах Гитлер ему ответил, что он, Гитлер, вынужден был принять меры предосторожности на восточной границе. Однако, по мнению Шуленбурга, источник слухов сейчас не имеет значения. Со слухами нужно считаться, как с фактом (выделено мной. – М.А.). Он не знает, что можно было бы предпринять, чтобы пресечь их. Он не думал об этом и не имеет на этот счет никаких указаний из Берлина и вообще ведет… этот разговор в частном порядке».

Деканозов В.Г., со своей стороны, заметил, «что в ходе установившихся советско-германских отношений все наиболее важные вопросы решались открытым порядком: германское правительство, например, сделало советскому правительству известное заявление о международном положении и дало свои предложения. Советское правительство в ответ на это изложило свою точку зрения в меморандуме от 25 ноября [1940 г.]». Желательно поэтому, указал Деканозов, «такой открытый образ действий сохранить и в дальнейшем, тем более, если есть какие-либо сомнения».

Если сравнить сказанное Шуленбургом Деканозову с тем, что он привел в своей записи беседы с Гитлером, то нет оснований подозревать германского посла в попытках дезинформировать советскую сторону.

По сути дела, Шуленбург сообщил Деканозову о возможности развязывания войны Германией против СССР, сделав это в максимально осторожной форме со ссылками на некие слухи, предупредив при этом, что «со слухами нужно считаться, как с фактом». Тем самым Шуленбург рассчитывал побудить Советский Союз предпринять какие-то шаги для изменения в лучшую сторону двусторонних отношений, в надежде, что таким образом можно будет предотвратить начало развязывания военных действий Германией. Как бы то ни было, это был беспрецедентный в дипломатии случай. На последующих двух встречах (9 и 12 мая) обсуждались вопросы о характере таких шагов.