23000
Шрифт:
Ольга пыталась делиться своими мыслями с соседями по проклятому бункеру. Бьорн слушал ее внимательно, потом в свойственной ему занудливой манере опровергал опасения Ольги относительно гибели Земли. Он был уверен, что похищение людей, игры со Льдом и все сопутствующее этому – лишь вершина айсберга корпорации «LЁD», возглавляемой мощной группой интернациональных преступников, рвущихся к власти в Китае. Бьорн утверждал, что «LЁD» занимается секретными опытами, связанными с генной инженерией. Цель этих опытов – создание новой расы, стоящей на принципиально новых моральных
– Китаю при его технологическом рывке для мирового господства не хватает только одного – новой идеологии, – убежденно говорил Бьорн, – новой не только для Китая, но и для человечества в целом.
Ольга слушала этого двухметрового выпускника физико-математического факультета, выросшего в семье шведских математиков, боготворившего теоретическую физику, хранящего дома портреты Бора, Гейзенберга и Эйнштейна, доверяющего только формулам и технологиям, мечтающего о карьере большого ученого, но по воле не зависящего от формул случая оказавшегося здесь, в бункере, где его заставили обдирать дохлых собак, и… не верила ему. Бьорн был слишком прямолинеен в своей логике, он рассуждал слишком правильно. В то время как все произошедшее с ним как бы не имело логики, было неправильным, ускользающим от логического анализа.
Но Бьорн упорно стоял на своем.
Любые рассуждения о Братстве Света он отметал сразу, не давая Ольге даже закончить свою мысль.
– Ольга, я с детства верил только в то, что подчиняется законам физики. Свет – это направленный поток фотонов. Написать формулу?
Ольга уставала от споров с ним. Ей казалось, что она натыкается на стену, которую ничем невозможно сдвинуть хотя бы на сантиметр.
– Меня учили верить только в то, что можно потрогать или осмыслить логически. То, что я не понимаю, – для меня не существует! – говорил он.
Его родители были убежденными атеистами, левонастроенной шведской научной элитой. В бурном 68-м отец примкнул к шведским маоистам, ходил в университет на лекции в желтой повязке с иероглифом «самокритика» и красной книжечкой Великого Кормчего.
Покойные родители Ольги тоже были атеистами. Они тоже учили Ольгу верить в то, что можно понять и потрогать.
– То, что не участвует в процессе товарообмена, просто не существует, – любил повторял профессор, читающий Ольге в университете курс макроэкономики.
Ольга никогда не верила ни в Бога, ни во что-то сверхъестественное. Но как еврейка она верила в судьбу. Хотя и с судьбой было не так все просто.
– Судьба ведет по-своему, – говорила мать. – Надо чувствовать свою судьбу, верить в нее, не спугнуть ее.
Отец тоже что-то бормотал по поводу «силы рока». Но в целом вопрос оставался темным.
«Те миллионы евреев, что погибли в концлагерях, тоже верили в судьбу, верили в Бога, – думала Ольга. – Ну и что? Судьба отвернулась от них, Бог не помог. Значит, надо верить только в свои силы и надеяться только на себя».
Теперь же, став жертвой непонятного Братства,
Но – что? Судьба?
Бьорн не помог Ольге ответить на этот вопрос.
Старик Вольф с полуулыбкой говорил страшные вещи, в которые не хотелось верить. От спокойных рассуждений Вольфа веяло неизбежной смертью и небытием. Ольга пыталась обсуждать все это с другими обитателями бункера. Лиз, иногда дарящая Ольге ласки по ночам, была уверена, что люди, похитившие ее и нанесшие ей увечье ледяным молотом, и люди, держащие ее теперь в бункере, не связаны друг с другом. Просто пресловутый Майкл Лэрд, заманивший всех сюда, в Гуанчжоу, использовал информацию из полицейских источников и организовал сайт для пострадавших от неведомой секты, чтобы продать их всех в рабство.
– Но кому понадобились ремешки из шкур мертвых собак? – возражала Ольга.
– Рыбка, в сегодняшнем мире все продается, – отвечала Лиз. – Уверена, китайцы используют эти ремешки в медицинских целях. И продают задорого состоятельным европейцам.
– Но почему нельзя открыто обдирать дохлятину? В Китае уйма дешевой рабочей силы! Похищать иностранцев, чтобы потом содержать, кормить, прятать – и заставлять их обдирать собак! Бред! – негодовала Ольга.
– Ольга, очень может быть, что эти собаки – не совсем простые… – многозначительно говорила Лиз.
– Они что – говорящие? – язвила Ольга.
– Многие из наших уверены, что собаки чем-то заражены. Или облучены.
– Лиз, некоторые люди здесь сидят более года. Почему они ничем не заболели?
– Может, у нас у всех уже лейкемия. Вот у двух румынок потемнели зубы. У многих проблемы с менструацией, с пищеварением… Мужчины потихоньку сходят с ума…
– Это все от изоляции! От нехватки витаминов! У лейкемии вполне определенные симптомы.
– Эти собаки не простые, поверь, – настаивала Лиз.
Ольга чувствовала, что Лиз утягивает ее в свой бред. Но другие «друзья дохлых сук» были не лучше. В своих мнениях по поводу происходящего они разделились на три группы. Первые утверждали, что все это – безумие мощной корпорации, в поисках власти над людьми пытающейся объединить древние культы с новейшими технологиями, вторые – что это каким-то образом связано с запрещенными опытами по клонированию людей, и третьи – что на обитателях бункера испытывают новое психотронное оружие. Особняком стояли русские, как всегда, «абсолютно точно знающие все».
– Это просто у кого-то из олигархов поехала крыша, – говорил Ольге грубоватый Петр. – Насмотрелся кино, начитался хуйни. В мире достаточно отморозков; включи MTV – каких там только уродов не показывают! Но отморозков с деньгами не так уж и много: ну, Бен Ладен, а кто еще?! Вот еще один и возник. И я тебе, Оль, руку на отсечение дам – этот отморозок наш, русский! Сто пудов! Он оттягивается в свой кайф! И все! И никаких тут тайн нет! А может – группа отморозков!
– Обнюхались гады, вот и тащатся… – вторил ему Леша.