25 июня. Глупость или агрессия?
Шрифт:
Примечательно, что тогда же Разведывательное управление Генерального штаба РККА передает главному штабу ВВС Красной Армии для ознакомления перечень секретной литературы, изданной Разведупром в конце 1939 — начале 1940 гг. В этом списке среди всего прочего обнаруживаются:
– девять сводок по Ближнему, Среднему и Дальнему Востоку;
– справочник по ВВС Турции, Ирана и Афганистана;
– описание объектов нефтепереработки в Ираке;
– перечень военно-промышленных объектов Румынии;
– справочник по ВВС Румынии [86].
Да и само Главное управление ВВС РККА тоже не сидело без дела и подготовило документ на 19 страницах под названием: «Описание маршрутов по Индии №1 (перевалы Барочиль, Читраль) и №4 (перевалы Киллио, Гильчит, Сринагор)» [87]. На 34 страницах был составлен перечень военно-промышленных объектов Турции, Ирана, Ирака. Афганистана, Сирии, Палестины, Египта и Индии [89].
Не надо думать,
Как видим, не один только Маяковский любил «громадье планов…». Возвращаясь, однако, от проблем «индейского» языкознания к главной теме данной главы, мы можем еще раз констатировать тот факт, что советизация Финляндии не была ни единственной, ни главной задачей, которая весной 1940 года стояла перед Красной Армией. И когда излишнее упорство в решении частной задачи поставило под угрозу срыва реализацию всего большого плана, Сталин, как осторожный и дальновидный политик, приказал дать «задний ход».
Часть 2
МИР — ЭТО ВОЙНА
Глава 2.1
ДОГОВОР О МИРЕ ИЛИ «МИРНАЯ ПЕРЕДЫШКА»?
29 марта 1940 г., выступая на сессии Верховного Совета СССР, глава правительства СССР и нарком иностранных дел В.М. Молотов завершил свой отчет перед «высшим органом законодательной власти» в части, касающейся войны с Финляндией, следующими словами: «Заключение мирного договора с Финляндией завершает выполнение задачи, поставленной в прошлом году, по обеспечению безопасности Советского Союза со стороны Балтийского моря. Этот договор является необходимым дополнением к трем договорам о взаимопомощи, заключенным с Эстонией. Латвией и Литвой…» [101].
Кто бы и как бы ни относился сегодня к товарищу Молотову лично, нельзя не признать, что задача обеспечения безопасности является первейшим делом любого правительства любой страны. Для Советского Союза проблема обеспечения безопасности «со стороны Балтийского моря» была более чем актуальной. На берегу этого моря, на самом краю российской земли находился Ленинград: красивейший город, центр военной промышленности, крупный железнодорожный узел и морской порт; город-символ могущества страны, ее героической истории и многовековой культуры. «Безопасность Ленинграда есть безопасность нашего Отечества, — говорил Сталин своим генералам и тут же объяснил почему: — Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30–35 оборонной промышленности нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти» [20].
К каким же результатам в деле обеспечения безопасности Ленинграда, да и всего Советского Союза в целом, привела 1-я советско-финская война? Самый короткий и точный ответ на этот вопрос можно найти в известном изречении о том, что нельзя перепрыгнуть пропасть в два прыжка. Лучше и не пробовать.
Сталин тяжело ранил Финляндию — но не добил ее до конца. Это очень опасная ситуация, опасная при охоте на всякого крупного зверя и в тысячу раз более опасная в политике. Тем более что эта политика осуществлялась во время большой общеевропейской войны. До начала «зимней войны» Советский Союз имел в качестве своего северного соседа малое по населению, но при этом огромное по площади государство. Государство это не имело ни военных сил, необходимых для нападения на СССР, ни каких-либо существенных стимулов к таким безрассудным действиям. Трудолюбивый и рассудительный характер финского народа вкупе с утвердившимся в Финляндии демократическим строем давал достаточно большую гарантию стабильности такого положения дел. Огромные и труднопроходимые пространства финских лесов
Теперь, весной 1940 г., ситуация радикально изменилась. Да, линия границы была отодвинута на 100–120 км к северу от Ленинграда. Но за этой границей лежала страна, народ которой чувствовал себя оскорбленным, униженным, ограбленным и жаждал отмщения и реванша. Этот народ сохранил свою государственность, что в данном контексте означало сохранение (если и не юридическое, то фактическое) возможности для поиска помощников и союзников в деле отмщения и реванша. Финляндское государство сохранило свою армию, потери которой (порядка 27 тысяч человек убитыми и пропавшими без вести, 55 тысяч ранеными и заболевшими) хотя и были трагически велики для страны с населением менее 4 млн. человек, но в целом восполнимы за счет новых призывных контингентов. Что же касается боевой техники и вооружений, то парадоксальным итогом «зимней войны» стало значительное (по ряду позиций многократное) увеличение технической оснащенности финской армии. Это было связано с тем, что вооружение, закупленное за рубежом (или полученное в рамках безвозмездной помощи жертве советской агрессии), в большей своей части прибыло в порты Финляндии уже после того, как в марте 1940 г. боевые действия были завершены.
Ничуть не более благоприятными были и сугубо военные, оперативно-тактические результаты «зимней войны». Вместо 65-километровой полосы укреплений Карельского УРа, фланги которого прочно опирались на водные рубежи, теперь предстояло оборонять пока еще ничем не оборудованную линию новой границы, которая начиналась на северном берегу Финского залива и уходила в таежную «бесконечность». Если же говорить не о «бесконечности», а о конкретной протяженности полосы обороны 23-й армии, непосредственно прикрывавшей «выборгское и кексгольмское направления», то она составляла 180 км (от Виролахти до Ристалахти). Тысячу и один раз советские историки горестно сокрушались по поводу того, что летом 1941 года четыре дивизии 23-й армии не могли удержать полосу обороны в 200 км. И это совершеннейшая правда. По советским предвоенным уставам стрелковая дивизия могла оборонять полосу в 8–10–12, но никак не 45 км. Остается только вспомнить, кто и зачем загубил 127 тыс. красноармейцев ради того, чтобы передвинуть линию границы с укрепрайона в безбрежную лесную глушь. Эта, абстрактная на первый взгляд теория была однозначно подтверждена на практике. В августе 1941 г. тонкая «нитка» обороны 23-й армии была прорвана за несколько дней, и только после отхода разрозненных остатков этой армии на линию «старой границы» (т.е. линию бетонных укреплений Карельского УРа) удалось, наконец, остановить финское наступление и стабилизировать фронт.
Еще раз отдадим должное товарищу Сталину: он легко и свободно обманывал других, но никогда не занимался глупым и трусливым делом самообмана. Что бы ни кричала сталинская пропаганда, сам Сталин не мог не понимать, что обороноспособность Ленинграда опасно ослаблена. И в этом смысле твердое намерение Сталина не останавливаться на полпути, а довести начатое дело до логического завершения выглядит вполне разумным. Адекватным сложившейся (в значительной степени сложившейся вопреки планам и намерениям самого Сталина) ситуации. В горах Кавказа, там, где родился Иосиф Джугашвили, наездники говорят: «Перепрыгнул ограду передними ногами — перепрыгивай задними…»
Завершить начатую борьбу за «укрепление безопасности Ленинграда» (предположим на мгновение, что в ноябре 1939 г. Сталин развязал войну с Финляндией именно в оборонительных целях) можно было двумя, принципиально различными, способами. Великая держава могла предложить оскорбленному ею соседу забыть старые обиды и начать жить «с чистого листа». Великая держава могла убедить Финляндию — и не словами, разумеется, а практическими делами, — что мирное сосуществование и тесное экономическое сотрудничество с СССР принесет ей больше пользы, нежели бесплодные мечтания о военном реванше. Короче говоря — можно было начать выстраивать такую линию взаимоотношений, которая в 50–60-х годах 20-го столетия реально превратила советско-финскую границу в «границу мира и дружбы». Гораздо более спокойную, заметим, нежели граница с «братским социалистическим Китаем».