28 панфиловцев. Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва!

Першанин Владимир Николаевич

Торопливо разбирали три «максима», четвертый вел непрерывный огонь. Но немецкий танк уже пристрелялся. Прямое попадание снаряда разбило пулемет, погибли два человека из расчета.

Взвалив два разобранных пулемета, то ли бежали, то ли прыгали по грязи. Четвертый «максим» катили на руках, добивая последнюю ленту. Снаряд взорвался в нескольких шагах. Упал второй номер, прошитый несколькими осколками.

Пулемет был тоже выведен из строя, смяло казенник, сплющило кожух. Подхватив раненого товарища, расчет «максима» догонял взвод.

Больше

всего лейтенант опасался, что танк догонит уцелевших людей и перебьет остатки взвода. Чувствуя вину, Николай взял одного из бойцов физически покрепче, собрал противотанковые гранаты и приказал Авдееву как можно быстрее уходить.

Истек кровью и умер раненый пулеметчик. Шанев махнул рукой помощнику:

– Не задерживайтесь. Возьмите документы и уходите. Потом похороним.

Спрятавшись среди ивняка, лейтенант и красноармеец лежали с заряженными противотанковыми гранатами. Но «Т 3» остановился возле глубокой канавы, дал несколько очередей из пулеметов и двинулся в другую сторону.

Докладывая комбату о результатах боя, Николай Шанев ожидал выговора или чего похуже. Но получил благодарность. И не столько за убитых немецких солдат, как за своевременно открытую стрельбу.

Оказывается, звонили из штаба дивизии, узнавали, что происходит. Позже один из офицеров штаба вспоминал, что о бое и танках, двигающихся по направлению к левому флангу, доложили генералу Панфилову.

Изучив обстановку, он пришел к выводу, что основной удар будет нанесен на совхоз Булычева, на левом фланге, где держал оборону 1075 й стрелковый полк. Так оно и оказалось.

Глава 4

Волоколамский рубеж

Как и другие части, 1073 й стрелковый полк зарывался в землю, зная, что не сегодня завтра продолжится немецкое наступление. Полк занимал центральный участок обороны. Самыми опасными считались фланги, а поэтому полоса обороны полка занимала около двадцати километров.

Лейтенант Краев вместе со своим взводом копал окопы. Холодный дождь, который не прекращался целый день, заставил комбата выделить часть людей для сооружения землянок и временных шалашей.

К ночи доставили боеприпасы, а полевая кухня привезла горячий ужин. Вымотанные тяжелой земляной работой, люди ели без аппетита. Набросились на старшину:

– А водку почему не выдали?

– Наркомовские сто граммов с наступлением холодов положены!

Старшина Снитко усмехался:

– Вы еще холодов настоящих не видели. А водку начнут выдавать с наступлением морозов.

– Зато себя не обделил. Хватнул где-то хорошо.

– Хорошо или плохо, никто не видел. Ешьте кашу, пока не остыла. Еду, махорки привез, а вы все бурчите. Спасибо сказать надо, что старшина такой заботливый.

Краев, проходя мимо, остановился, оглядел старшину Снитко. Тот держался крепко, но был явно выпивши.

– Имеются замечания, товарищ лейтенант? – улыбался во весь рот старшина. – Я свои обязанности выполняю, как положено.

Будь

это месяц-два назад, когда Андрей еще не побывал в бою и не хоронил ребят из своего взвода, он бы прошел мимо. Старшины в ротах считали себя куда выше взводных лейтенантов.

Как правило, они поддерживали дружеские, далеко не уставные отношения с ротными командирами. Снабжали их продуктами получше, водкой и всячески втирались в доверие. Не у всех это получалось. Но Степан Снитко сумел найти общий язык с ротным Лимаревым, зная, что тот любит выпить и не откажется от хороших консервов или папирос.

Лимарев всячески поддерживал старшину, и связываться со Снитко было бы себе дороже. Но на этот раз лейтенант при виде самодовольного, хорошо выпившего старшины не выдержал.

– Смирно! – негромко скомандовал Краев. – Если увижу тебя еще раз в таком виде, будешь сидеть в яме под караулом, пока не протрезвеешь. Сумел урвать тайком спирту, хлебай его в стороне и поменьше ухмыляйся.

Растерявшийся от неожиданности Снитко переступил с ноги на ногу и заявил:

– Я ужин и боеприпасы привез. А до остального вам дела нет. У меня командир роты начальник.

– Стоять смирно. Я команды «вольно» не давал.

Краев знал, что во взводе бойцы его уважают, и не хотел терять авторитет, позволяя дурить выпившему старшине.

Сержант Коржак придвинулся поближе. Сделал вид, что отряхивает шинель старшины, и дернул его с такой силой, что Снитко едва удержался на ногах, черпанув синими офицерскими бриджами жидкую грязь.

– Осторожнее, товарищ старшина, – удержал его от падения Коржак. – Брючки у вас командирские, а заляпаны грязью. Пить поменьше надо. Товарищ Краев расхлябанности не терпит.

– Чего руки распускаешь? – начал было Снитко. – Я старше тебя по званию и… вообще. Знаешь, что бывает за нарушение устава?

Но Краев резко скомандовал:

– Свободен, товарищ старшина! Марш по своим делам. И больше в таком виде у меня не появляйся.

Вроде пустяк. Но Снитко, обидевшись на такое неуважение к своей личности, пожаловался ротному Лимареву, что его толкнули и вообще обращались во взводе Краева грубо, нарушая субординацию.

Старшему лейтенанту, кроме дополнительного пайка, Снитко принес фляжку разбавленного спирта – начальство надо уважать! Тот остался подарком доволен, но когда старшина снова завел разговор про неуважение к нему, Лимарев недовольно поморщился.

– Не разводи лишние склоки. Краева комбат уважает. Не сегодня завтра ротным поставит.

– А на чье место? – сразу среагировал Снитко, остро чуявший нежелательные для него перемены.

Простой вопрос смутил Лимарева. Сам он пока ничем не отличился. Рота имела какой-то авторитет лишь благодаря удачно проведенному Краевым бою. Возьмут и поставят лейтенанта на его место.

– Это я так, в принципе, – стушевался Лимарев. – В боях, сам знаешь, убыль людей большая. И вообще, меньше шляйся по взводам!