30 июня
Шрифт:
— А что, это невозможно в принципе?
— В принципе возможно. Но мы живём не в принципе, а в реальном мире, Ярара. Я бы не хотела выйти из камеры уродцем.
— Дядя Хррот и Иахрр просто пытаются вас спасти, Урумма.
— А то я не понимаю. Вот только они забыли спросить самих спасаемых.
— Ты не хочешь жить?
— Хочу, Ярара. Очень хочу. Но не любой ценой. Я хочу остаться орркой.
Долгое молчание.
— Ладно, Урумма. Конец связи.
— … Кто они, Борис?
Тётя Катя чистила картошку, и Борис наблюдал, как кожура тонкой струйкой стекает в чугунок, поставленный на пол.
— …Я же говорил тебе, тёть Кать — мои добрые знакомые, по университету…
— Не научился до сих пор врать, так уж не начинай — отрезала тётушка — Ну какие они студенты?
— Студенты тоже бывают разные. В чём дело, тёть Кать? Излагай.
— Излагать, говоришь? Ладно. То, что они не русские, понятно…
— Ну и открытие! — рассмеялся Борис.
— А ты не перебивай родную тётю. То, что картошку она не умеет чистить — тоже допускаю. Дворянское воспитание, на кухню ни ногой… ладно. Хотя мясо эта Ядзя разделала мигом, да так, что любо-дорого взглянуть — все жилки отдельно.
— Ну, тёть Кать… Может, у них дома картошка не в ходу была.
— Это в Польше-то? Ну-ну… Но это не всё, Боря — тётушка бросила очередную очищенную картофелину в посудину, сдула волосы, выбившиеся на лоб, поправила их тыльной стороной руки.
— Что же ещё, тёть Кать?
— Ножик после мяса в крови был, так она его облизала, Боря. Привычно так, машинально. Это тоже дворянское воспитание?
Студент молчал. Действительно, здорово подставляется девушка. Хорошо ещё, тётушка не видела её тогда ночью…
— Дальше — больше — продолжала тётя Катя — Варшаву она знает вроде бы, тут я спорить не буду. Сама-то я там недолго пробыла, много не помню… И по-польски пшекает, не придерёшься. А вот об элементарных вещах, что любая польская панна знает, понятия не имеет.
— О каких вещах?
— А ты не поймёшь, потому как мужеска пола. А вот женщине сразу — как иголкой в глаз.
— Тебе бы в контрразведке цены не было, тётя Катя — рассмеялся Борис — Ну, а про Ульриха чего скажешь?
— Про Ульриха? Про Ульриха немного скажу. Ну разве только, что он такой же Ульрих, как ты Минамото.
— Ты серьёзно, тёть Кать?
— Хватит, Боря. Ну что мы с тобой, как в суде, ей-богу. Факты, доказательства…
— Скажи честно, тёть Кать — неужели не нравится тебе Ядвига? Такая девушка!
— Нет, Боря, что не нравится, не скажу. Красавица, каких поискать. Добрая, любопытная… очень, очень любопытная…
— Умная девушка, тёть Кать. Большая редкость, кстати. И весёлая.
— Умная — это безусловно. Весёлая? Хм… Ну, тебе-то не видно, что с тебя взять… Ну пусть будет весёлая. Вот только девушка — это вряд ли.
— Ну, женщина…
— И не женщина.
Тётя Катя придвинулась к Борису, глядя прямо в глаза.
— Так кто они, Боря?
Борис понял, что припёрт к стенке. Но и сказать тётушке про гостей всё, что он знал, он не считал возможным. Это не его тайна.
— Астрономия, тёть Кать — чуть улыбнулся Борис — Ну, правда, не с братом, с мужем. Опоздал я, тёть Кать, что делать… Надо было почаще на чердак лазить, к ней на свидание.
— Ох, Борис, Борис… Ты меня уморис — покачала головой тётушка, без малейшего признака смеха.
— Ярара, Ухурр, здесь Иахрр.
— Здесь Ярара.
— Здесь Ухурр. Мы слушаем, командор.
— У меня для вас небольшая новость — вы раскрыты. Ваше инкогнито продержалось всего ничего.
— Не грызи меня, Иахрр. За такое время, что у меня было, подготовиться как следует невозможно.
— Я вас и не виню. Нужно решать.
Несколько секунд молчания.
— Эта тётушка не хуже своего племянника. Не глупее, по крайней мере.
— Инструкция настоятельно не рекомендует без крайней нужды переходить к групповому контакту. Один абориген — это безопасно, если что, его просто примут за сумасшедшего. Групповой же контакт непредсказуем.
— И всё же мы готовы рискнуть.
Долгое молчание.
— Ну добро. Пробуйте.
Планета поворачивалась под ним, словно громадный густо-синий шар, весь испещрённый белой накипью облаков, молочными спиралями циклонов. В разрывах облаков блестел под лучами светила океан, белой ниточкой виднелась линия прибоя…
Борис летел над планетой, подобно святому духу, невидимо и неслышимо. В точности как святой дух, потому как даже сам не видел своего тела. Только зрение и слух остались от прежнего Бориса.
Впрочем, не совсем даже святой дух — святые духи, как помнилось студенту, могли самостоятельно выбирать маршрут, а его будто несло невидимое течение, над которым Борис был не властен.
Вот он снизился, пройдя сквозь белую пену облачного слоя, и перед ним раскрылась во всю ширь поверхность планеты. Борис затаил дыхание…
В глаза полыхнуло белым, и всё исчезло. Борис посидел ещё несколько секунд, затем стянул аппарат, весьма напоминающий очки-«консервы», вынул из ушей затычки звукового сопровождения. Поморгал, привыкая к темноте. Они сидели вдвоём с пришельцем в саду — Борис на лавочке, Ухурр на правах гостя разместился в тётушкином кресле-качалке. На веранде горела керосиновая лампа, и тётя Катя с Ядвигой-Ярарой неслышно отсюда разговаривали о чём-то. Вокруг шумела под ветром земная листва земных деревьев, пахло земными запахами, но у Бориса перед глазами ещё стояло видение иного мира.
— Ну вот… На самом интересном месте…
— Не расстраивайся — Ухурр-Ульрих мягко отобрал у него аппарат, сложил. Устройство в сложенном виде оказалось совсем компактным, легко умещающимся в горсти — Тут много всего, за один раз не просмотришь. Не последний день живём. Значит, ты полагаешь, твоя тётушка не упадёт в обморок, и не побежит в полицию?
— Не упадёт и не побежит. Вы покажете ей это ваше кино?
— Покажем, чтобы она сразу поверила.
— Ну что же… Только вот что я тебе скажу — она и так бы поверила.