40 лет среди грабителей и убийц
Шрифт:
В передней находился взломанный железный сундук. В третьей комнате прямо против лежанки стоял деревянный шкафчик. В нем все было перерыто, вещи и безделушки находились в страшном беспорядке. На полу около шкафа валялась маленькая деревянная копилка, тоже взломанная. В одной из печей квартиры была обнаружена груда золы, характерная для сожженной бумаги.
— Скажите, — обратился следователь к врачу, осмотревшему трупы, — сколько времени, по-вашему, могло пройти с момента совершения убийства?
— Более суток. Кровавые пятна и пятна трупные на теле убитых свидетельствуют, что прошло много времени.
— Убитые
— На Костыреве не видно никаких следов борьбы. По-видимому, он был убит врасплох. Что касается старухи Федоровой, тут картина иная. На обеих щеках, около рта, заметны синяки, кровоподтеки. Можно предполагать, что старухе с большой силой зажимали рот. Эти синяки напоминают следы пальцев.
— Ее, очевидно, душили?
— Нет, по-видимому, ей просто закрывали рукой рот, чтобы она не кричала.
В то время как следователь беседовал с врачом, агенты нашей полиции внимательно осматривали обстановку убийства. Самый тщательный осмотр не дал никаких положительных результатов.
Между тем начался допрос дворника дома, Николаева.
— Почему ты дал знать в участок о несчастье в этой квартире спустя чуть ли не двое суток? — спросил следователь.
— Раньше не знал об этом.
— А как же ты узнал, что произошло несчастье? — задавая этот вопрос, следователь не сводил пристального взгляда с Николаева.
— Я стал звонить в квартиру, звонил, звонил, смотрю — не отпирают. Я испугался и побежал в часть заявить.
— А почему же ты испугался? Разве ты знал наверняка, что Костырев и Федорова должны быть дома?
Дворник замялся.
— Нет, конечно, где же знать…
Таковы были итоги первоначального допроса. Подозрение пало на дворника.
Следствие закипело. Прежде всего стали собирать сведения о том, что делал дворник Николаев в эти дни, когда в квартире уже лежали два трупа. Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело отлучался из дома, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника одного из домов по реке Фонтанке, что они вместе куда-то все ездили, посещая трактиры и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей не отпирают.
На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего подозрительного в их вещах не было найдено. Как ни вески и ни значительны были улики, собранные сыскной полицией против Николаева и Семенова, они, однако, не давали нам не только юридического, но и нравственного права считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого, собрать сведения о людях, его знавших и посещавших, словом, всесторонне осветить это мрачное и темное дело.
Мало-помалу перед нами стал вырисовываться образ убитого. Это была чрезвычайно странная, загадочная натура.
Унаследовав после смерти своего отца огромное состояние, большей частью в недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего обратить все деньги в процентные бумаги, которые внес вкладом в Государственный банк на сумму более трехсот тысяч рублей. Казалось бы, обладая большим состоянием и молодостью, Костырев мог бы вести жизнь привольную и интересную, а между тем этот человек совершенно уединился и зажил жизнью не то отшельника, не то фанатика-схимника. Он редко куда ездил и почти никого не принимал. Ужасная скупость, вернее, алчность овладела им. О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако, при проверке сущей правдой.
Первой из знавших Костырева и Федорову была допрошена жена кассира губернского казначейства Морозова. Она рассказала, что покойных часто навещал меняла Шилов. На этого Шилова всегда жаловалась убитая старуха нянька, говорившая, что «пустит этот подлец Шилов Васеньку по миру, ей-ей, пустит». Оказалось, что Шилов отобрал у Костырева купонные листы от всех процентных бумаг вперед на десять лет, выдав взамен пустую расписку.
Почти то же показала и тетка убитого.
Все эти показания пролили очень мало света на мрачное двойное убийство. Они были ценны только в том отношении, что давали кое-какие сведения об имущественном положении убитого Костырева.
Таким образом, в руках сыскной полиции находились только двое — Николаев и Семенов, подозреваемые в убийстве. Прямых улик об их участии в преступлении не было, ибо обыск их имущества и жилья, как я уже говорил, не дал ничего существенного.
И вот настал памятный и знаменательный для нас день — седьмое ноября. В этот день к нам доставили для допроса дворника Семенова, запасного унтер-офицера. В начале допроса он отрицал какое бы то ни было участие в этом страшном деле. Но вдруг он побледнел, схватился руками за голову, точно стараясь закрыть глаза от каких-то видений, и голосом, полным ужаса и тоски, тихо прошептал:
— Не могу… Не могу больше… Силушки моей нет!
— Что с тобой? — спросил я его.
— Вот опять… Опять стоят передо мной, — продолжал возбужденно Семенов, теперь уже с ужасом глядя перед собой широко раскрытыми глазами, — Вот она извивается… Вот я ей рот закрываю.
Он затрясся, повалился на пол, и из его побелевших губ вырвалось мучительным стоном:
— Мой грех… Берите меня, судите меня! Это я убил Костырева и старуху!
Когда он немного успокоился, то подробно рассказал о том, как они вместе с Николаевым осуществили это зверское двойное убийство.
— Эх, погубил меня Никита Николаев! — начал Семенов. — А ведь мы с ним не только давнюю дружбу водили, а близкими земляками были — оба мы из Новгородской губернии. Новгородского уезда. Двадцать восьмого октября жена у меня именины справляла. Пришел ко мне Николаев и, между прочим, говорит: «Хочешь. Федор, разбогатеть?» «Как, — говорю, — не хотеть, только каким же это манером из бедного богачом сделаться?» «А вот каким, — отвечает Николаев. Живет в нашем доме страшный богач Костырев с нянькой-старухой Федоровой. Деньжищ у него, бают, видимо-невидимо, миллионы. Помоги мне убить их. Деньги заберем, вот и разбогатеем. Мне с женой с ними не справиться. Что же, согласен?» «Нет, — говорю, — друг сердечный, за такое разбогатение дорожка одна — на каторгу. Бог с ними, с деньгами, коли за них кровь христианскую проливать надобно да ноги под кандалы подставлять».