4891
Шрифт:
Нахмурившись, Мулла одарил меня неодобрительным взглядом.
— Тут разве что внешнее сходство, — проворчал он.
— Как же ибн Саббака разрешил проблему? — спросил я, решив не заострять, поскольку, на мой взгляд, тут Мулла был явно неправ.
— Старец долго размышлял над возникшей дилеммой. Пока не понял, что неопытному искателю никак не обойтись без поводыря, чтобы и до гурий сопроводил, и о билетах в обратный путь напомнил. Такой опытный жилец звался муршидом. Муршиды были суффиксами, как и ибн Саббака, только пониже рангом…
— У нас в Красноблоке по тому же пути пошли, — не выдержал я. — К каждой группе туристов приставили по соглядатаю из оперативно-сексотской ячейки, чтобы, при необходимости, напомнил о долге стройбана…
Мина на лице Муллы сделалась
— Так или иначе, Гена-ага, схема, которую принял на вооружение ибн Саббака, сводилась к тому, что сначала мюрид в сопровождении наставника-муршида совершал ознакомительный экскурс по райским кущам, убеждался, что все без обмана. Затем муршид возвращал ученика в Дом, чтобы тот сделал последний решительный шаг к слиянию с Абсолютом. Чтобы заслужил это право, пристукнув максимальное количество поганых кафиров, прежде, чем самому пасть смертью мученика Джихада…
— А где была гарантия, что после этого он отправлялся в Кущи, а не в Балласт? — спросил я. И сразу ощутил, как напрягся мой собеседник.
— Думаю, каждый мюрид в итоге получал по вере его, — глядя куда-то в бок, буркнул Мулла. — Тут есть другой аспект, на который тебе стоит обратить внимание. Невидимая связь, устанавливавшаяся между муршидом и мюридом по ходу ознакомительного путешествия в Кущи, сохранялась по возвращении в казармы. И, таким образом, муршид имел возможность буквально в ручном режиме контролировать действия своего подопечного, направленные на свершение подвига. Учитель словно видел глазами послушника, управляя им дистанционно при необходимости.
— Как оператор — ракетой?! — воскликнул я.
— Вроде того, — согласился Мулла.
***
Мы допили чай. Мулла запалил кальян, протянул мне один из костяных мундштуков. Сделал глубокую затяжку. Опустил веки. Выпустил ароматный дым через ноздри. Обернулся ко мне.
— На нашу беду, один из ваших военруков узнал об опытах Хасана ибн Саббаки. Хуже того, возомнил, будто сумеет возродить древнее искусство дистанционного управления мюридами, сделавшись новым Старцем с Антресоли. Звали этого самоуверенного индюка — Замяткин-Загладкин…
Мулла выдержал паузу. Я воспользовался ей, вспомнил об упомянутом им Пролетарском Джихаде, звании военрука, которое он, как оказалось, носил. И, разумеется, об арафатках, на которые мой деловой партнер был столь неправдоподобно богат, сшитых по приказу агрессивных военруков в мастерской КРАСНАЯ ТЕКСТИЛЬЩИЦА, где на время выполнения заказа пришлось остановить другие производственные линии, включая те, что делали портянки…
— Замяткин-Загладкин был востоковедом в чине военврала, — начал Мулла. — Ты, наверняка, удивишься: откуда в Красноблоке взялся этот тип, набравшийся наглости назначить себя муршидом, постигшим древнюю мудрость суффиксов? Уверяю тебя, Замяткин-Загладкин не постигал ее, поскольку был неисправимым неучем, привыкшим делать любое дело лишь бы как, на тяп-ляп, спустя рукава. Порочные наклонности проявились у него с раннего детства, говорят, у будущего востоковеда случались припадки падучей, стоило воспитателям детского сада закатать рукава его распашонки. Положение вашего будущего Востоковеда усугублялось высоким социальным статусом его родителей. Ведь он был отпрыском двух знаменитых номенклатурных династий. Его предки по матери — Замяткины — на протяжении нескольких поколений посвящали себя укреплению дружбы между жильцами с Неприсоединившимися этажами. Слыхал, наверное, об Индо-Пакистанском инциденте с сотнями жертв? А о конфликте между вьетвамцами и красными химерами, из-за которого Подвал чуть не объявил ядреную войну Красноблоку? Это была работа Замяткиных. Я привел тебе далеко не самые яркие примеры их деятельности…
— Ничего себе, миротворцы… — протянул я.
— Да, не все складывалось у династии Замяткиных гладко, тут ты прав. Тем не менее, руководство высоко ценило их, не без оснований опасаясь: стоит заменить Замяткиных кем-то еще — станет только хуже. К тому же, Замяткины выработали универсальную методику, позволявшую им разруливать конфликтные ситуации, а ты знаешь, какая взрывоопасная ситуация на Неприсоединившихся этажах. У нас не воздух — а натуральная гремучая смесь, одна искра и…
— В чем именно состояла их методика? — спросил я.
— В том, чтобы заминать шероховатости в зародыше.
— Как заминать?
— Применяя грубую силу. Если конкретнее: с помощью медвежьих объятий. Это был вид боевых единоборств, больше известный как боевое самбо. По заданию Замяткиных его создали опытнейшие инструктора-рукопашники Красноблока, отобрав самые эффективные захваты, удушения и болевые приемы из арсенала дзюдо, джиу-джитсу и классической маслино-лапшистской борьбы. Результаты превзошли ожидания. Один подготовленный самбист-разрядник мог, причем, не сильно напрягаясь, замять в дружеских медвежьих объятиях жильцов небольшого этажа, удерживая их либо до кондиции, либо, пока не прибудут подкрепления. Ваша сборная по боевому самбо участвовала во многих показательных выступлениях. Зрелище, дорогой мой Гена-ага, было не для слабонервных.
— А вот по отцу, — продолжал Мулла, — ваш будущий востоковед происходил из славного рода Загладкиных, они считались западниками, поскольку их первейшие задачи по линии ячейки глубинной разведки состояли в заглаживании шероховатостей, по части создания которых управдомы Красноблока были непревзойденными мастерами. Сначала говорили, потом думали. Последнее, кстати, случалось не всегда. Помнишь, наверное, как, крепко осерчав на Пентхаус за бойкот, объявленный запершемуся в Кладовке Свободы Команданте, секретарь Геронтобюро Никита Прыщев грозился отправить в Западное крыло самонаводящийся межотсечный баллистический лифт с разделяющимися динамитными шашками? Именно Загладкину-старшему удалось тогда загладить разгоравшийся скандал, убедив обделавшуюся общественность, что речь велась о новогодних фейерверках для сирот, недополучающих житейских радостей из-за санкций, введенных против Команданте персонально.
— Добиваетесь, чтобы он из Кладовки Свободы выписался, воду с газом отключили. А сироты-то тут причем?! Их за что в темноте держать?! — вопрошал Загладкин-старший с трибуны ассамблеи Организации Объединенных Отсеков. — И кто вы после этого, если не милитаристы долбанные?
— И, поверь, Гена-ага, после таких слов милитаристам действительно нечем стало крыть, а Загладкину-старшему присвоили звание Героя Красноблока. Он потом еще не раз проявлял свою недюжинную находчивость, заглаживая другие, казалось бы, безнадежные ситуации. Например, когда все тот же Прыщев, впав в ярость на заседании Совбеза ООО, разулся и швырнул оба ботинка в голову одному очень влиятельному наглосаксу, посмевшему критиковать Домострой, Загладкин-старший превзошел самого себя. Ухитрился выдать эту чисто хулиганскую выходку за не совсем удачную, из-за чрезмерной природной эмоциональности, демонстрацию успехов ваших обувщиков. Правда, ботинки Прыщева произвели на общественность Западного крыла отталкивающее впечатление, поскольку были штатными кирзовыми сапогами с грубо отхваченными садовыми ножницами голенищами. Но так получилось даже удачнее: обыватели Западного крыла вообразили, будто стройбанам совершенно нечего носить, и они просят о помощи таким вот экзотическим способом. Охваченные порывом благотворительности, жильцы Западного крыла выслали в адрес Красноблока посылку с гуманитарной помощью…
— Туфли от Гуччи?
— Нет, Гена-ага, наверное, в последний момент, в обывателях взыграла прижимистость, и они сбагрили вам обноски, которыми давно не пользовались. Испанские сапоги, долго пылившиеся в кладовке с тех пор, как инквизиторам законодательно запретили примерять их на еретиках. Загладкин-старший побаивался, как бы Прыщев снова не учинил истерику, но и тут обошлось. На удивление, управдом был доволен, как паровоз. Сказал, что обует одного зарвавшегося академика диссидента, который, дескать, в последнее время, слишком много болтает не по теме. А Замяткина -старшего опять наградили. На этот раз, он удостоился звания Геморроя Труда. Затем его командировали в Пентхаус, на передовую идеологического фронта, где он проторчал безвыездно много лет. Там-то с ним и приключилась беда. Он сделался западником…