50 & 1 история из жизни жены моего мужа
Шрифт:
Наконец «задница» не выдерживает.
– Дима, это никакое не Симферопольское шоссе, – заявляет маман. – Мы едем по Дону, посмотри на знаки.
– Вы, Галина Викторовна, может быть, и по Дону едете, а я по Симферопольскому шоссе, – парирует муж.
– Нам бы в Москву! – робко вздыхаю я.
– Дай сок! – визжит Фасолька.
– Дима, ну это точно Дон, – продолжает ворчать мать. – Ну не могу же я ошибаться.
– Это Симферопольское шоссе, – свирепеет муж. – Видите, вот супермаркет стоит, а на Дону такого точно не было.
– Ради тебя перенесли, – не упускаю шанса я.
– Пешком
– Всю ночь таскали, замаялись (да-да, на меня рычать нельзя)!
– ДА ГОВОРЮ ЖЕ Я ВАМ, ЭТО СИМФЕРОПОЛЬСКОЕ ШОССЕ, ЭТО, БЛИН, ТОЧНО СИМФЕРОПОЛЬСКОЕ ШОССЕ, А НИКАКОЙ НЕ ДОН!!!
Впрочем, «никакой не Дон» пошло уже по ниспадающей: как раз к тому моменту, когда родственникам захотелось выгрызть друг другу кадыки, мы въехали под табличку «Ремонт моста» и встали в пробку.
Угу. Мы минут сорок тащились по Старой Каширке ради того, чтобы объехать долбаную пробку, и ухитрились свернуть на Дон в пяти километрах от нее. Так сказать, чтобы отведать «и там, и там».
– Странно, – сказал Дима, – ну вот, ей-богу, сколько ездил, ни разу не видел этого супермаркета…
На заднем сиденье полезли в сумку за таблетками от изжоги, а я… А я даже не удивилась.
После фразы: «М-м-м… Новомышастовская? А где тут море у вас? Что? Никогда не было?» – мне уже и сам черт не страшен.
ПРО ПУШИНКУ
В жизни каждого человека бывает момент истины – некое божественное «тюк», после которого пазл складывается и становится очевидно, что вы пару месяцев собирали какашку из трех тысяч сорока пяти кусков. Вот, скажем, стоите вы в очереди. В тележке – «Докторская» колбаса, горчица и изюм. Вокруг все такое живое, движется, ползет куда-то, банки опять же, и «Балтимор», и телефон где-то зазвенел… И вдруг все это вмиг исчезает, теряется и бледнеет, и как-то сразу вдруг становится ясно, что на фиг вам эти покупки не уперлись, как и очередь, как и магазин, и что у Сидоровой отпуск, а у вас дома пес негуляный, и муж цветов не дарит, и дети без носков, и вообще…
Постепенно звуки нарастут, цвета прояснятся, очередь оживет, и среди всей этой какофонии только вы, ошарашенный знанием, будете стоять, глупо улыбаясь, и сжимать в руках лоток с уже ненужной колбасой.
Отпустит. Безусловно, отпустит. Поймав тычка от какой-нибудь бодрой старушки, вы позабудете про неуставные букеты и сидоровские отпуска. Пожалуй что легкий осадок – так… собаку пнуть в прихожей, отчитать ребенка за трояк, пару пива и до дыр зачитанную книгу на сон. И все. До следующего раза. До следующего «тюк». Селяви.
Так, например, сегодня мне раз пятьдесят казалось, что жизнь прожита зазря. На пятьдесят первый отлупила котов, сожрала четыре пирожных и решила, что «возрастное и пофигу». На пятьдесят второй подумала, что тенденция. На пятьдесят третий села вспоминать. Вспомнила.
Как и всякому нежному существу, мне для любви требовалось, чтобы меня хорошенько отпинали. Безусловно, с возрастом я огрубела до чрезвычайности и очень обожаю, чтобы мне целовали пятки, но восемь лет назад все было иначе. Тогдашний кавалер мой, весьма скромный в плане физического поимелова, в плане моральной Камасутры был чистый
– Мне, Катя, в голову не приходит вымыть посуду и не вымыть после этого раковину, – распалялся он.
– Я тебе не кухарка какая-нибудь, – грызла я ногтики и разглядывала потолки.
– А кто ты? – задавал первый нехороший вопрос он.
– Так… птичка с неба какнула, – свирепела я. – Твоя раковина – ты и мой.
– Это, должно быть, у вас в крови! – начинал рычать он.
– У нас только сифилис и глисты! – взвизгивала я, к тому времени и правда напоминая цветом птичий помет.
– Охотно верю, дорогая. Охотно верю.
В тот вечер, как, впрочем, и во многие другие вечера, он отвез меня к маме «подумать о жизни и вообще». К счастью, мама была на даче, а оттого я решила мыслить где-нибудь поближе к винному.
«Говнище жизнь-то, – подумала я в магазине. – А вообще водки неплохо бы».
Подумала-подумала и купила.
Очень часто слышу в женских разговорах: «Ах, я так напилась вчера вечером». Слышу и морщусь. У слова «напилась» есть только одно значение (если речь идет не о воде). И это не два бокала вина с парой «Вог» в промежутках. И даже не три. Ах-ах.
Телефон зазвонил в тот момент, когда от 0, 5 осталась милая сердцу доза «е…сь все конем!» и конь уже весьма раскатисто ржал над ухом.
«У-ууу, сука! – подумала я. – Извиняться звонит, мерзавец. Сначала, значит, к маме, как киску, а потом, значит, прощения просить. Ну ща я ему покажу, как женщин сантехникой травмировать!»
– Чё, шпоры пишешь? – Звонкий девчачий голос на другом конце провода совсем не походил на голос «мерзавца».
– Какие еще шпоры?
– Ну завтра ж это… Месторождения полезных ископаемых сдаем. Ты что, забыла?
Думаю, если бы мне сообщили, что завтра меня зачисляют в морские котики, это произвело бы меньший эффект.
Про месторождения полезных ископаемых я знала только три вещи:
1. Где-то, мне по фигу где, есть эти самые ископаемые.
2. Если там (мне по фигу где) этих самых (по фигу каких) ископаемых много, то, наверное, это и есть месторождение.
3. Знаний 1-2 наверняка хватит для того, чтобы преодолеть расстояние от деканата до крыльца по воздуху.
– Кать, ну раз такое дело, ты не ходи, – начала советовать подружка. – Ложись спать. Завтра прочухаешься, справку какую-нибудь раздобудешь и сдашь с другой группой. Да мало ли вариантов?
– Пойдешь! – шваркнул трубкой конь. – Не боги горшки обжигают: всего-то шпоры написать.
– Ага! – Я радостно поддакнула коню и открыла учебник. – Ты только посмотри, чё пишут… Крупнейшее месторождение меди в Чили – чукика… чукока… чука.
– Чукикамата, – поправил меня конь. – Учи дальше.
И я принялась учить.
Через час конь пропал. Через три я отправилась за ним следом. Через четыре зазвенел будильник.
Утро следующего дня было страшным. Нет, даже не головная боль. Мое состояние можно было назвать «проездом из Караганды в Бибирево, руки в клетку не засовывать». Во рту – сдохшие подушечки «Орбит», в глазах – туман, в руках – одна-единственная шпора, из знаний – «моя фамилия – Великина». Все.