50 знаменитых скандалов

Скляренко Валентина Марковна

Поскольку доцента доставили в суд уже «с обвинением», от него не стали требовать признания собственной вины, но мнением по поводу ареста все же поинтересовались. Соболев заявил: от следствия он скрываться и не думал и в чем, собственно, дело не понимает. А адвокат тут же добавил, что для ареста его подзащитного нет веских оснований. Мол, он еще в 1995 году поругался с Завадскими. И вообще, у него хронический бронхит, а для такого диагноза тюрьма просто губительна. К тому же у доцента на иждивении находится несовершеннолетняя дочь. Тако каком аресте вообще может идти речь?!

Суд не отреагировал на «убедительные» заявления, и Соболев отбыл в следственный изолятор на улице Лебедева. Но уже 13 ноября того же года уголовное преследование в отношении данного подозреваемого было прекращено. в связи с истечением срока давности уголовной ответственности по эпизоду 1992–1993 годов! Понятно, что свою вину Соболев не признал,

предпочитая отмалчиваться. Согласие на прекращение уголовного дела в отношении него с данной формулировкой он, тем не менее, дал. И тут же оказался на свободе.

Специалисты полагают, что ушлый доцент и в самом деле мог стоять у истоков кражи, предложив Завадским заняться подобным «бизнесом». Спустя несколько лет приятели действительно рассорились (скорее всего, не сошлись в «оплате труда»). Но был ли Соболев «первоисточником» идеи или только ее озвучил — неясно. Как и то, расстались ли вчерашние знакомые навсегда и продолжался ли после этого вынос ценностей из хранилища. Но вот на «солидного организатора» доцент действительно не тянет. Скорее всего, в его тени постоянно оставался какой-то частный коллекционер или даже целое сообщество.

Одно известно точно: после внезапной смерти хранительницы Ларисы Завадской осенью 2005 года из Эрмитажа больше не пропал ни один предмет. В связи с этим у следствия появилось сразу две версии. Согласно одной из них, Лариса Завадская могла сама выносить драгоценные экспонаты, а ее родственники — сдавать их в ломбард. Тогда ворох залоговых квитанций из ломбардов, почему-то не уничтоженный преступниками, — железная улика, которая дает шанс выйти на каждого из покупателей краденых ценностей. Но вполне возможно, что кражи совершались только обоими Николаями — отцом и сыном — без ведома самой хранительницы. Ведь, как ни крути, а для близких родственников музейного работника попасть в святая святых — хранилище — дело не столь сложное, как для простого смертного или даже для ученого. Тогда не исключено, что Лариса Завадская, обнаружив кражу, быстро сообразила, чьих это рук дело (к хранилищу, как оказалось, имели прямой доступ только четыре человека), и умерла от потрясения. А вот в том, могла ли семья Завадских стать жертвой какой-то изощренной «подставы», придется разбираться их адвокатам.

Данное ЧП, понятно, не могло не повредить престижу Эрмитажа. Однако, по словам М. Пиотровского, слава его музея пострадала не очень сильно, несмотря на огромное число похищенных предметов. И в самом деле, кражи-то происходят во всех странах, во всех музеях.

Тем временем сроки следствия были продлены до 31 декабря 2006 года, а затем этот рубеж снова отодвинулся. Только в марте 2007 года Николай Завадский был приговорен к пяти годам колонии за хищение экспонатов из Эрмитажа. Он подал кассационную жалобу в городской суд Санкт-Петербурга. Однако приговор в отношении его был оставлен без изменения. Помимо отбывания назначенного срока заключения, осужденный должен также удовлетворить гражданский иск музея на сумму 7,3 миллиона рублей. Сроки основного расследования по этому делу были продлены и «у следствия остается еще несколько версий, по которым не прекращается работа, и в этой связи нельзя исключать новых фигурантов». Следствию также предстоит установить местонахождение еще 159 похищенных предметов музейной коллекции. По сути, на данный момент оказались обнаружены лишь 31 предмет из «черного списка», но в ходе оперативно-розыскных мероприятий правоохранительные органы получили данные о возможном местонахождении еще примерно 70 экспонатов, то есть приблизительно трети из списка. А это уже что-то.

Это ЧП бросает тень на всю российскую музейную систему. Если в Эрмитаже не смогли предотвратить такую кражу, возникает вопрос: что творится в других музеях страны? Но только музейных работников в произошедшем винить нельзя. Ведь подавляющее большинство из них, по сути, оказались в шкуре пресловутого стрелочника, на которого сыплются все шишки — как заслуженные, так и нет. Да, Росохранкультура била себя в грудь: мол, в Эрмитаже пренебрегли результатами предыдущих проверок фондов и обнаруженными «недоработками», а «система учета в музее не соответствует современным техническим возможностям». Вот только почему-то чиновники «скромно» умолчали о том, что финансирование систем учета и хранения не позволяет ни одному музею в стране пользоваться этими самыми «современными техническими возможностями»… Чтобы организовать и отладить грамотную, не дающую сбоев систему защиты ценностей от пожаров и криминала, нужны не только время и энтузиазм, но и банальные деньги. А их-то как раз и не имеют российские музеи, по большей части располагающиеся в старых, ветхих зданиях, совершенно не предназначенных для хранения ценностей. Равно как не имеют и совершенных охранных систем, подходящих хранилищ, нормальных металлических

рамок на служебном выходе, времени и средств для тотального фотографирования всех без исключения экспонатов. К тому же, в музеях большинство сотрудников — пожилые люди, которые не могут разобраться в системе электронных меток. Статистика неутешительна: ежегодно на материальную базу российской культуры не хватает 9,5 миллиарда рублей! Простите, но это уже, по сути, второй бюджет. Так стоит ли удивляться, что из Эрмитажа и других музеев воры время от времени тащат ценные экспонаты? Тот же М. Пиотровский сетует: строительство нового фонда-хранилища затягивается, недавно был введен в строй только один корпус (система охраны там в 100 раз лучше, чем в старом здании); инвентаризация ценностей и переход на электронную систему их учета движется черепашьими шагами. Ранее планировалось завершить эти работы к 2014 году, но Пиотровский настроен скептически: судя по нынешним темпам, на это уйдет более 70 лет.

А пока дело о краже из Эрмитажа тянется, Союз музеев России и Управление Роскультуры заговорили о «неадекватной реакции СМИ на данное происшествие». Это, мол, никакая не «кража века». Директора основных российских хранилищ произведений искусства полагают, что нынешний скандал, «музейный Чернобыль», хотят использовать в качестве средства для… приватизации музеев. В общем, ждем продолжения сериала.

ГОРЬКОЕ ЗОЛОТО СПОРТИВНЫХ ПОБЕД

Допинг-скандалы: новая сказка на старый лад

Проблема допинга в спорте — один из самых болезненных вопросов современности. Ведь использование стимуляторов, которые внесены Международным антидопинговым комитетом в список запрещенных, серьезно подрывает здоровье спортсменов, постепенно убивает их. И, тем не менее, чем дальше, тем большее количество «звезд» уличают в приеме таких веществ.

Скандалы, связанные с применением спортсменами допинга, все чаще будоражат публику в период проведения крупных соревнований и, естественно, олимпиад. Если верить статистике, то первая жертва на алтарь стремления к невозможному была положена еще в 1960 году, когда на XVII Олимпийских играх впервые был зафиксирован факт гибели спортсмена из-за применения запрещенных стимуляторов. Велосипедист из Дании К. Е. Йенсен открыл печальный список тех, кто в погоне за победой готов был пожертвовать собственной жизнью. Следующий громкий скандал грянул в 1988-м: в Сеуле, на XXIV Олимпиаде, канадский спринтер Бен Джонсон, который убедительно выиграл финальный забег на 100 метров, был уличен в использовании допинга; медаль он, в итоге, потерял, приобретя «взамен» дисквалификацию…

Следующий акт допинговой драмы начался в 2000 году. Нет, до этого времени в большом спорте тоже далеко не все было чисто и безоблачно. Просто дело в том, что особый размах подобные случаи приобретают именно во время проведения крупных международных соревнований; тогда-то все эти некрасивые истории доходят до обычных, далеких от спорта граждан.

Итак, в начале ноября 2000 года прозвучало сообщение о том, что вторая допинг-проба (так называемая проба «В») украинки Инессы Кравец, олимпийской чемпионки Атланты 1996 года и рекордсменки мира в тройном прыжке, дала положительный результат. Первая проба, которая была взята у спортсменки 7 июля, сразу же после состязаний в Барселоне, показала наличие в организме некоего запрещенного препарата. После обнародования результатов пробы «В» Международная федерация легкой атлетики занесла Кравец в «черный список». Там уже фигурировали фамилии еще 38 спортсменов, «погоревших» на использовании допинга. Кравец, понятно, тут же отстранили от соревнований, и ей оставалось только сидеть и ждать, какие же санкции применит против злостной нарушительницы правил Международная федерация. Почему злостной? Да потому, что Инессе было не привыкать к скандалам вокруг собственной персоны. Например, еще в 1993 году ее дисквалифицировали на три месяца за использование стимуляторов.

Еще несколько россиян, победителей в своих видах спорта — пловец А. Корнеев, борец 3. Гулиев, пловчиха Н. Жиневская — «засветились» на приеме бромантана. Правда, руководству спортивной делегации России удалось тогда выкрутиться и добиться отмены решения Международного олимпийского комитета о дисквалификации атлетов. Им даже медали вернули! Россияне сумели сыграть на том, что сами организаторы игр нарушили их регламент. При этом факт применения стимулятора никто даже не пытался отрицать. А. Корнеев в интервью вообще признался: «Мы не знали, что бромантан запрещен, мы его употребляли всей командой — легально, разумеется, — еще со времен Игр доброй воли, с 1994 года». Вот так. Просто и со вкусом.