666. Рождение зверя
Шрифт:
Сейчас Кирилл внимательно улавливал последние веяния. Тучи над режимом благородных донов явно сгущались. Пару лет назад, когда новый гетман Украины только начал закручивать гайки, Потемкин прочитал в «Украинской правде» любопытный комментарий какого-то помаранчевого политолога:
«Представления Виктора Федоровича о стабильности просты и бесхитростны – чтобы из котла не шел пар, нужно выбрать крышку покрепче, прижать ее поплотнее и усесться сверху. До поры до времени эта незатейливая методика будет работать, обеспечивая видимый порядок. Однако затем последует взрыв, который может оказаться фатальным не только для Януковича, но и для нашего общего государства».
Теперь все это казалось пророческим, и Кирилл видел, что пророчество может сбыться – хрупкая Украина не
«Газоносний басейн Львівсько-Люблинської западини наразі вважається одним із найперспективніших у світі. За оцінками експертів обсяги видобутку сланцевого газу в Україні можуть досягнути 15–20 мільярдів кубометрів на рік…» [12] .
12
Газоносный бассейн Львовско-Люблинской впадины сейчас считается одним из самых перспективных в мире. По оценкам экспертов, объемы добычи сланцевого газа в Украину могут достигнуть 15–20 миллиардов кубометров в год (укр.).
– Бред какой-то, – пробормотал он. – А еще одним важнейшим источником газа является, само собой, дерьмо слонов, которые топчут поля своей «рідної Львівсько-Люблинської западини».
Потемкин отложил внутриукраинские расклады и взялся за нудное ремесло – писать «Обращение к клиентам и партнерам» для годового отчета «Газпромбанка». «Представляем вам отчет о деятельности нашего банка, – начал бойко строчить Кирилл. – Этот год стал временем серьезных испытаний для мировой финансовой системы. Кризис, который, как казалось, был уже преодолен, разразился с новой силой – на этот раз он постучался к нам через европейскую дверь…»
Довольно быстро управившись, Кирилл посмотрел на часы: 17.00. «Пора», – подумал он и покинул офис.
Византийский бонапартизм
Уютное заведение на углу Большого Черкасского и Старопанского переулков как нельзя лучше подходило для разговоров серьезных, облеченных полномочиями людей. Тихое место, с приятными бархатными диванами, приглушенным светом и понятливыми официантами располагало к неформальному и продуктивному общению. Спустившись в подвал, Кирилл проследовал в вип-кабинет, где его уже ожидал старый приятель. Лощеный подтянутый царедворец сорока трех лет расположился в углу и, судя по посуде и мохито на столе, что-то себе уже заказал.
– Хайль Гитлер! – весело бросил Потемкин, присаживаясь напротив.
– Дурак ты, – насупился Арсентьев. Он взял свой коктейль и с хлюпом высосал остатки. – Дошутишься как-нибудь. Чего будешь?
– Любезный! – проголосил Потемкин и тут же увидел официанта с бэджем «Алексей», который будто материализовался из воздуха слева от него. – Будьте так добры, виски Lagavulin со льдом, лимон и морс. Еще… – Кирилл задумчиво развернул пухлое меню, – холодец с хреном, жульен и вот эту оленину. На гарнир овощное соте. И соус брусничный принесите.
– А мне еще мохито и рыбку какую-нибудь… – ввернул Арсентьев.
– Буйабес не желаете? – обрадовался официант.
– Пожалуй.
– А форель на гриле?
Алексей кивнул.
– От этой французской ушицы я бы тоже не отказался, кстати, – заметил Кирилл.
Официант все записал и удалился. Потемкин расслабился и закурил.
– Не нравится мне это халдейское племя.
– Почему халдейское? – удивился Алексей.
– Не знаю… – Кирилл посмотрел на тлеющую сигарету. – Я так всю обслугу называю. Такое ощущение, что они постоянно держат камень за пазухой. Завидуют нам, считают, что сами ничуть не хуже, просто не повезло в лотерее жизни. Не преминут втихаря тебе в суп плюнуть. И вообще, притворщики почище нас с тобою.
Арсентьев встрепенулся:
– Ну, брат, не знаю, как у тебя, а я лично никакой не притворщик! И вообще, те волхвы, которые принесли дары младенцу Иисусу, были халдеями, к твоему сведению.
Кирилл понял, что сказал что-то не то.
– Леша, не кипятись, я не то имел в виду! – Он решил сгладить острые углы и перевести разговор в иное русло. – Мы же сервис, а вы – гости отеля. Слушай, а к тебе Вадик Бойко не заходил?
По вспыхнувшему блеску в ястребиных глазах Арсентьева Кирилл понял, что вопрос для него был неожиданным и удивил – так же, как обращенный вчера к нему самому вопрос Риммы о Полосине. Вадим Бойко в начале девяностых был сочинским Фильштейном. На волне разоблачений местной бюрократии и коррупции он избрался депутатом Госдумы, а по окончании полномочий зацепился за власть и стал кремлевским чиновником. В переломный момент начала нулевых Вадик играл при главе администрации президента Александре Волошине примерно ту же роль, что теперь играл Арсентьев при Славе.
– Свят, свят… – ностальгически растаял Арсентьев. – Он-то откуда нарисовался?
– Известно откуда. Из Новой Зеландии. Я его тут на днях в «Мосте» встретил.
– Ну и как там Вадик?
– Вадик в шоколаде. Там же люди провинциальные. Овцы, коровы, масло «Анкор». Вся цивилизация – только через Интернет. Вот он в Окленде и держит шишку. Местный медиамагнат, между прочим. Правда, постарел сильно, без былого блеска в глазах. Помнишь ведь, каким он орлом был?
Арсентьев покрутил в руках вилку.
– Как сказал Брежнев на похоронах Суслова, когда оркестр заиграл похоронный марш: «Стареем, товарищи, некому даму на танец пригласить».
– …И подставил локоть Зыкиной, – рассмеялся Кирилл. – Между прочим, в случае глобальной ядерной войны Новая Зеландия является уникальным убежищем. До них, по идее, волна радиации не должна докатиться.
– Ну давай не будем обсуждать апокалиптические сценарии. Выпьем лучше за баб. Тем более, что в твоей Новой Зеландии женское население, говорят, значительно превышает мужское. Телок завались.
– Да я бы с удовольствием, только не принесли пока.
Тотчас перед Кириллом появился стакан виски со льдом.
– Ну, за Елену Николаевну тогда. Вот это типаж! Не то что коня – проходческий щит на ходу остановит.
– Издеваешься, гад?
Вся администрация президента последние месяцы стояла на ушах по поводу бывшего мэра Москвы – старого, но на удивление бойкого Юрия Лужкова. После показательной порки, увольнения и возбуждения нескольких десятков уголовных дел на приближенных градоначальника его жена Елена Батурина бежала в Австрию, где они с Лужковым успели свить гнездышко. Однако, несмотря на многолетнюю щедрую подкормку тирольских бургомистров, убежище в Китцбюэле оказалось ненадежным – тесные отношения правительства в Вене с «Газпромом» грозили в любой момент обернуться экстрадицией на родину. Поэтому Батурина перебралась в Лондон и попросила там политического убежища. Соединенное Королевство, снискавшее себе репутацию надежного пристанища для любого русского жулика, весьма прохладно реагировало на настойчивые требования Москвы об экстрадиции бывшей первой леди столицы. Одновременно выяснилось, что практически все более-менее интересные девелоперские проекты и объекты недвижимости в Москве, включая бомбоубежища, оказались составными частями империи Батуриной, которая сумела быстро пристроить это имущество за вполне приличные деньги – более 10 миллиардов долларов. Дальнейшее стало для суверенной демократии настоящим кошмаром. Обосновавшись в замке Уитанхерст, лишь немного уступающем по размаху Букингемскому дворцу, чета развила такую политическую прыть на поле борьбы с российскими властями, что многолетняя подрывная работа эмигранта Бориса Березовского теперь казалась лишь жалким брюзжанием. Западные газеты принялись разоблачать «коррумпированный авторитарный режим Путина – Медведева» с утроенным размахом, выкладывая на своих страницах тонны компромата, оставшиеся при должностях в столице лужковские бюрократы устроили настоящий саботаж, провоцируя недовольство новыми властями, на полудохлую российскую оппозицию полился настоящий золотой дождь. Оппозиция немного поморщилась, а потом позабыла прежде разоблачительные антилужковские выступления и припала к руке нового крестного отца. Правда, в смысле влияния на массы эти инвестиции пока не давали никакого результата – российская коррупция отличалась тем, что она пронизывала всю ткань общества, в том числе и оппозицию. Сам Лужков, к которому формальных уголовно-процессуальных претензий у российской власти не было, наездами появлялся в Москве, устраивая шумные выступления перед сторонниками. Последний такой визит состоялся буквально на днях. Арсентьев, которому по долгу службы приходилось разруливать эту нештатную ситуацию, резко помрачнел: