7 историй для девочек
Шрифт:
– Жийона, приготовь мне все, чтобы одеться.
Девушка посмотрела на нее с изумлением.
– Да, – подтвердила Маргарита с непередаваемым оттенком горечи, – да, я оденусь и пойду на бал; меня там ждут. Только поскорее! День будет вполне закончен: торжественное утро на Гревской площади – торжественный вечер в Лувре!
– А герцогиня? – спросила Жийона.
– О! Она счастливица! Ей можно остаться здесь; можно плакать, можно горевать, сколько захочет. Она не королевская дочь, не королевская жена, не королевская сестра – она не
Жийона помогла ей надеть великолепные украшения и пышное платье. Маргарита никогда не была так хороша. Она посмотрела на себя в зеркало.
– Брат мой прав, – сказала она. – Какое жалкое создание – человек!
В это время вернулась выходившая в переднюю Жийона.
– Мадам, вас спрашивает какой-то человек.
– Меня?
– Да, вас.
– Кто такой?
– Не знаю, но внешность у него жуткая – от одного вида берет дрожь.
– Спроси, как его зовут, – сказала Маргарита, побледнев.
Жийона вышла и через несколько секунд вернулась.
– Он не хочет говорить свое имя, мадам, но просит передать вам это. – Жийона протянула ковчежец, который Маргарита дала вчера вечером Ла Молю.
– Впусти, впусти его! – взволнованно сказала Маргарита.
Она еще больше побледнела и застыла.
Тяжелые шаги загремели по паркету, отдаваясь в деревянной обшивке стен как бы негодующим на такой шум эхом, и на пороге комнаты появился какой-то человек.
– Ведь вы?..
– Я тот, мадам, с кем вы повстречались на Монфоконе, тот, кто привез в Лувр в своей таратайке двух раненых дворян.
– Да, да, я узнаю вас, вы мэтр Кабош.
– Палач Парижского судебного округа, мадам.
Это были первые слова, расслышанные Анриеттой за последний час. Она приподняла бледное лицо из сжимавших его рук и посмотрела на палача своими изумрудными глазами, блеснувшими, как два пламенеющих луча.
– Зачем вы пришли? – с трепетом спросила Маргарита.
– Чтобы напомнить ваше обещание самому молодому из двух дворян, тому, кто поручил мне отдать этот ковчежец. Вы не забыли, мадам, про обещание?
– Ах, нет, нет, не забыла! – воскликнула Маргарита. – Это только достойное воздаяние за высокое благородство его души; но где «она»?
– «Она» у меня дома, вместе с телом.
– У вас? Отчего же вы ее не принесли?
– Меня могли остановить в пропускных воротах Лувра, могли заставить раскрыть плащ; а что было бы, если бы под плащом нашли человеческую голову?
– Хорошо, поберегите ее у себя; завтра я за ней зайду.
– Завтра, мадам? Нет, завтра, пожалуй, будет уже поздно, – сказал Кабош.
– Почему?
– Потому что королева-мать наказывала мне оставить для ее колдовских опытов головы двух первых осужденных, которых я казню.
– О, какое святотатство! Головы наших возлюбленных! Ты слышишь, Анриетта? – воскликнула Маргарита, подбегая к своей подруге, которая вскочила на ноги, точно ее подбросило пружиной. – Ты слышишь, ангел мой, что сказал
– Да. А что нам делать?
– Надо идти с ним.
Как это бывает при резком переходе от большого горя к реальной жизни, у Анриетты вырвался крик душевной боли.
– Ах! Как мне было хорошо: я почти умерла! – воскликнула Анриетта.
В это время Маргарита набросила на голые плечи бархатный плащ и сказала своей подруге:
– Идем, идем! Взглянем на них еще раз.
Маргарита велела запереть все двери, распорядилась подать носилки к задней калитке, взяла за руку Анриетту и, сделав Кабошу знак следовать за ними, спустилась вниз потайным ходом.
У двери внизу ждали носилки, у калитки – слуга Кабоша с фонарем. Носильщики Маргариты были люди верные – когда надо, глухи и немы, и в таких случаях не менее надежны, чем домашние животные.
Носилки тронулись в путь; впереди – мэтр Кабош и его слуга с фонарем. Так они двигались минут десять, наконец все остановились. Палач отворил дверцы носилок, а его слуга куда-то побежал.
Маргарита сошла с носилок и помогла сойти герцогине Невэрской. Только сила нервного напряжения дала возможность обеим женщинам преодолеть скорбь, сжимавшую их сердца.
Перед ними высилась башня позорного столба и походила на темного, безобразного великана, бросая красноватый свет из двух круглых слуховых отверстий на самом ее верху.
Слуга Кабоша появился в дверях башни.
– Можно войти, – сказал Кабош, – в башне все легли спать.
В это время свет, пробивавшийся сквозь два отверстия, погас.
Обе женщины, прижимаясь друг к другу, прошли под стрельчатым сводом небольшой двери и в темноте нащупали ногами сырой неровный пол. В конце огибающего башню коридора они увидели свет и, следуя за страшным хозяином дома, направились в ту сторону. Кто-то притворил за ними входную дверь. Кабош зажег восковой факел и привел обеих дам в большую низкую закоптелую комнату. Посреди нее стоял накрытый на три прибора стол с остатками ужина. Вероятно, три прибора принадлежали самому палачу, его жене и главному помощнику. На самом видном месте висела прибитая к стене грамота, скрепленная королевской печатью. Это был патент на звание палача. В углу стоял большой меч с длинной рукояткой – разящий меч правосудия. Там и сям на стенах висели лубочные изображения святых, подвергаемых различным пыткам.
Войдя в комнату, Кабош низко поклонился, говоря:
– Ваше величество, простите мне, что я осмелился явиться в Лувр и привести вас сюда, но такова была последняя воля дворянина, и я был должен…
– Вы очень хорошо сделали, – ответила королева Наваррская, – и вот вам награда за ваше усердие.
Кабош печально взглянул на туго набитый кошелек, который положила Маргарита на стол.
– Золото! Всегда только золото! – прошептал он. – Увы, мадам! Если бы я сам мог искупить золотом ту кровь, которую я должен был пролить сегодня!