7 побед Берии. Во славу СССР!
Шрифт:
Академик Вениамин Алексеев — не физик, а историк, и, как нормальный маститый советский историк, в советское время прославлявший подвиги советского рабочего класса, в нынешние антисоветские времена он вписался вполне благополучно. Однако даже он, автор термина «мобилизационная экономика», познакомившись в середине 90-х годов с рассекреченными документами нашего Атомного проекта, оценил деятельность Берии как более творческую, нежели карательную.
А теперь — о стиле Берии с несколько необычного ракурса.
Недавно скончавшийся крупный физик-теоретик из Сарова («Арзамаса-16») Владислав Николаевич Мохов, лауреат Ленинской премии, работал в Саровском
«.В нашем коллективе сложилась свободная обстановка труда и общения, необыкновенная. свобода обсуждений и обмена мнениями, которая совершенно сознательно поддерживалась руководством ВНИИЭФ. По-видимому, куратор работ по созданию ядерного оружия Л.П. Берия считал это допустимым и необходимым для создания творческой атмосферы. Мы могли часами обсуждать не только научно-технические проблемы, но и философские вопросы, связанные с ядерным оружием, включая чисто политические аспекты.»
Как видим, советский физик-оружейник прямо указывает на личность Берии как на источник творческой атмосферы в советской научной среде!
Выходит, именно от Берии шла деловая, но — взаимно доброжелательная атмосфера в отношениях между дельными работниками, между людьми дела , честно делающими это общее, одно на всех, дело?
ЗАСЛУЖИВАЕТ нашего внимания и стиль резолюций Берии на адресованных ему документах. Типичный пример. 19 июля 1948 года Завенягин, министр цветной металлургии Ломако, зампред Госплана СССР по тематике ПГУ Борисов, академик Алиханов и заместитель Ломако Фролов направляют Берии проект постановления Совета Министров СССР о плане работ по «продукту Б-9» (так в документах кодировался торий).
Резолюция Берии: «1. Т. Тевосяну И.Т. (Лично). Прошу Вас рассмотреть этот проект и сообщить свое мнение. 2. Тт. Ванникову Б.Л., Курчатову И.В. Прошу сообщить Ваше мнение по предлагаемой программе работ по Б-9 на ближайшие годы. Л. Берия. 28 июля 1948 г.»
Среди тысяч виз и резолюций Берии на документах Атомного проекта нет ни одной «разгромной», унижающей тех, кому они адресованы, даже если они касались чьей-либо вины.
Ирина Быстрова, автор изданной в 2006 году капитальной (капитальной по объёму, но, увы, не по глубине анализа) академической монографии «Советский военно-промышленный комплекс: проблемы становления и развития (1930-1980-е годы)» отнюдь не благожелательна по отношению к Берии. Однако и она признаёт, что «даже в самых острых случаях. резолюции Берии оставались сдержанными и конструктивными».
Между прочим, Быстрова же пишет:
«.содержимое «Особых папок» Берии показывает, что стиль «бериевского руководства» был хотя и довольно жестким, но не столь запугивающим, как это преподносится во многих воспоминаниях (курсив мой. — С.К.). Угрозы, безусловно, могли иметь место в устном варианте, но письменные распоряжения выглядели гораздо более деловитыми и культурными».
Замечу, к слову, что угрозы «в устном варианте» не только «могли иметь место»! Они, причём — с широким использованием «непарламентских выражений», конечно же, имели место быть. И иначе быть не могло при том уровне психофизиологических нагрузок, которые постоянно испытывал Берия, и при той «расейской» неизбывной расхлябанности, которой на Руси хватало даже после 1945 года, после войны, научившей дисциплине и ответственности многих.
Другое дело, что эти, сорвавшиеся, что называется, сгоряча, с языка угрозы Берии никогда — я подчёркиваю, никогда — не имели ни в военное время, ни в Атомном проекте не то что «расстрельного», но даже «тюремного» развития, хотя Берия не раз приговаривал, что «турма» на разгильдяев у большевиков всегда найдётся.
Конечно, в случаях прямой преступной халатности и т. п. виновные несли наказание, но — не вследствие «угроз» Берии, а в силу наличия соответствующих статей Уголовного кодекса.
Вот ещё один пример. В июне 1947 года директор строящегося плутониевого комбината № 817 Е.П. Славский сообщает в обширной докладной записке на имя Берии возмутительные вещи:
«Темпы работ. крайне слабые., сложнейший объект. поручено строить автодорожно-строительному полку, в составе которого нет ни одного специалиста по строительству промсооружений.
По жилищному строительству полный провал. Рабочие очень много времени сидят и никто не заставляет работать. Из 41 тысячи рабочих. на промышленных объектах работает всего 5700 человек, а остальные распылены на различных подсобных предприятиях и вспомогательных работах»,
И Т. д. и т. п.
Резолюция же Берии:
«Т. Круглову (министр внутренних дел СССР. — С.К.), т. Ванникову и тов. Завенягину.
1. Надо срочно укрепить руководство. Т. Рапопорта освободить по состоянию здоровья. Выдвинуть в качестве н-ка стр-ва Царевского.
2. Рассмотреть докладные записки т. Славского и т. Ткаченко (уполномоченный СМ СССР на комбинате № 817. — С.К.) и принять по ним меры. О принятых мерах доложить.
3. Т. Чернышева (зам. Круглова. — С.К.) командировать на 2–3 месяца для принятия на месте всех необходимых мер по обеспечению окончания строительно-монтажных работ в установл. Правительством сроки. 4. Срочно связаться с т. Хрулевым по вопросу оказания помощи стр-ву инженерно-тех. работами.
Л. Берия».
В истории Атомного проекта можно отыскать, впрочем, и более поразительные примеры.
Ноябрь 1949 года. С момента успешного взрыва первой советской атомной бомбы РДС-1 прошло два месяца. Производство хотя бы единичных новых атомных бомб — вопрос для СССР жизненной важности, а подписанный лично Берией протокол заседания Спецкомитета № 88а, констатирует:
«1. Отметить, что хранение деталей РДС-1 из аметила (кодовое наименование плутония. — С.К.) на комбинате № 817 поставлено неудовлетворительно. Детали РДС-1 были помещены в сырые подземные помещения, не обеспечивающие поверхность их от окисления».
Казалось бы, комментарии излишни — руководство комбината можно обвинить чуть ли не в государственном преступлении! Ведь плутоний в то время — главный фактор, который дороже любого золота!
Ну, и каковы «оргвыводы»?
А таковы:
«2. Указать начальнику комбината № 817 т. Музрукову и главному инженеру т. Славскому на недопустимость такого отношения к хранению изделий из аметила.
3. Заместителю начальника комбината № 817 по режиму т. Рыжову, ответственному за хранение аметила и давшему неправильное распоряжение о закладке деталей РДС-1 в сырое помещение, объявить выговор.