90-е: Шоу должно продолжаться 10
Шрифт:
— Владимир, конечно же, я дам вам время подумать, но, честно признаюсь, у нас с вами его немного, — покачал головой Роман Ильич и тревожно стрельнул глазами мне за спину. — Вот смотрите, у нас на празднике будет три площадки. На площади Ленина, на площади Свободы и на крыльце театра драмы. Было решено площадку у театра драмы сделать более молодежной, протестной, если хотите. И задействовать там популярных исполнителей, кумиров, так сказать, нашего времени. В том числе и местные таланты. Ваша группа вне всяких сомнений — открытие этого года.
Он плел словесные кружева, то выражаясь витиевато и художественно, то переходил на казенный канцелярит. Вроде и не уговаривал, разговаривал с позиции сверху, но словам и поведению четко было понятно, что ему очень нужно, чтобы «Ангелы» участвовали. Прямо кровь из носа. Будто за его спиной маячила грозная тень кого-то более высокого и гундосила ему в ухо: «Вынь да полож нам „Ангелов С“, Ромашка. А не справишься — вылетишь пулей из удобного креслица, у нас тут таких желающих…»
Ну, то есть, я преувеличил, конечно. Вряд ли имела место конкретно наша протекция, но ощущалось что-то в таком духе в этом Романе. Нервное.
Что-то вроде:
«Это кто еще такие? Кого ты наприглашал вообще?»
«Так они же всегда на праздниках раньше выступали!»
«Раньше и страна была другая! Ты радио слушаешь вообще?»
Я подавил лезущую на лицо улыбку. Роман Ильич говорил долго, так что от нечего делать и я конструировал мысленные диалоги и строил догадки.
«А может еще Грохотов подсуетился, фиг знает…» — подумал я.
— Все-все, Роман Ильич, — сказал я, когда он вопросительно-выжидающе уставился на меня. — Я подумал. Мы согласны, конечно. Свои планы мы подвинем ради такого случая. Во сколько завтра репетиция?
— В десять ноль-ноль, — живо отчеканил Роман Ильич. — Я знаю, что среди участников группы есть студенты и школьники. Поскольку это мероприятие городского масштаба, мы обеспечим им документ, освобождающий от занятий, кроме того, включено еще и горячее питание. Один раз. Или два, в случае, если репетиция затянется.
— Затянется? — приподнял бровь я. — А сколько песен нам нужно спеть?
— Две, — отозвался Роман Ильич. — Ну хорошо, три. Но больше никак, расписание уже составлено, понимаете? Вы даже не представляете, сколько на нас свалилось в связи с… новыми обстоятельствами.
«Черт, теперь мне даже любопытно, кто на него надавил и нафига», — подумал я.
— Хорошо, подготовим три, — кивнул я. — И еще один вопрос. Участие бесплатное, или нам полагается какой-то гонорар?
На лице Романа Ильича мелькнула досада. Так и читалось: «Блин, надеюсь, ты не спросишь!»
— Разумеется, полагается! — всплеснул руками он. — Мы уже вступили в рыночные отношения, а значит любой труд должен быть оплачен. Вас внесут в ведомости, и в конце месяца вы сможете получить деньги в нашей кассе.
— Хорошо, мне все понятно, — улыбнулся я. — С вами очень приятно иметь дело. Сразу видно, отличный специалист!
Я
— Наша культура в надежных руках! — я подмигнул. — Ладно, не буду вас больше задерживать, а то там в коридоре вас люди ждут.
— Маша! — крикнул Роман Ильич. — Скажи очереди, что на сегодня прием закончен. Пусть приходят после первого мая!
— Они же вой поднимут, Роман Ильич… — с укором проговорила Мария.
— А у меня сроки горят, — отрезал Роман Ильич. — И на носу первомайские народные гуляния. Скажи, пусть едут отдыхать. Шашлыки жарить, на дачу, куда угодно. Погода стоит почти летняя. А мне надо работать!
Я шагнул к двери одновременно с секретаршей. Мы переглянулись и обменялись понимающими улыбками. Мария открыла дверь, выпуская меня наружу. И раскинула руки, преграждая дорогу бородатому барду.
— Роман Ильич сегодня больше не принимает! — заявила она.
— Да как же так! — возмутился бард. — Написано же, что прием до пятнадцати!
— Граждане, имейте совесть! — Мария покачала головой. — У нас на носу первомайские празднования!
Очередь заволновалась, забухтела. Я быстро проскочил коридор и сбежал по лестнице, пока там снова не начался ор с гвалтом.
«Шах и мат, „Пинкертоны“, — подумал я. — Вот оно, участие в городском концерте».
Не знаю, почему именно «Пинкертоны» в голову пришли. Наверное, из-за Ширли, которая обозвала «ангелочков» выскочками и школотой. Или как-то в таком духе, не помню уже, что там дословно было в ее экспрессивной речи.
Я вышел на улицу, перебежал проспект Ленина на мигающий зеленый и плюхнулся на скамейку на аллейке. Нужно было это как-то переварить что ли. Потому что на самом деле то, что только что произошло, было неслабой такой победой. Просто с той стороны, откуда я как-то даже не ожидал. Отвлекся на «Цеппелинов», гастроли и всякие другие-прочие дела, а тут меня внезапно нахлобучило вот этим вот.
Другие там в очереди неделями просиживают, чтобы получить… Не знаю, что. Господдержку какую-то. Не знаю, что там на самом деле раздает этот полосатый велеречивый денди, попавший на это кресло явно не так давно.
Но сработало… Что-то сработало из моих и наших активных действий.
Ну и повезло немного тоже. Но повезти может только тем, кто что-то делает, а не сидит и ждет, когда на него удачи с успехами свалятся. Так что…
«Надо „ангелочкам“ сообщить, — подумал я и посмотрел на часы. — Как раз успею к началу их репетиции, они как раз сегодня пораньше собирались начать…»
Я вскочил со скамейки и быстрым шагом двинул по аллейке Ленинского проспекта. Можно было на троллейбус сесть, но в такую погоду ехать в транспорте — это преступление. Солнце сияло совсем уже по-летнему, почки на деревьях полопались, окутывая деревья нежной зеленой дымкой. Даже в рубашке уже жарковато…