988

Казимирский Роман

Выйдя наружу, он, скорее по привычке, чем по необходимости, прошелся по селищу, чтобы проверить, все ли идет своим чередом. Шум возле дома кузнеца привлек его внимание, и он направился в его сторону. Стараясь не привлекать к себе внимания, Марсель встал в сторонке и некоторое время наблюдал за происходящим. Степан стоял на крыльце своей избы, недовольно хмурясь, а перед ним, размахивая руками, распиналась Авдотья, дородная баба лет сорока.

– Нет, ты мне скажи, – наступала она на мужика, который был выше ее, как минимум, на две головы, – она что, считает себя лучше моего мальчика?

– А если и так, тебе какое дело? – прогудел в ответ кузнец.

– Как это – какое дело? – кипятилась Авдотья. – Чем это вы лучше? Скотина у вас упитаннее, что ли? Или, может быть, хата красивее? Говори!

– Мне без надобности спорить с тобой, – Степан попытался отмахнуться от нее и вернуться в дом, но баба не унималась. – Да отстань ты, ветрогонка!

– Я тебе покажу ветрогонку! – возмутилась женщина. – У тебя товар, у меня купец!

– Забирай своего купца и засунь его себе в…

Увидев, что кузнец начинает терять терпение и уже готов взорваться, Марсель вышел из своего укрытия и направился к ссорящимся. Степан заметил его и с облегчением воздел руки к небу.

– Ну, слава богам! Баламошка, друг мой, успокой, пожалуйста, эту… – не зная, каким эпитетом наградить Авдотью, кузнец некоторое время пытался подобрать подходящее слово, но так и не смог этого сделать.

– Что случилось? – историк уже понял, что к чему, но решил выслушать обе стороны.

– А я расскажу, – женщина обрадовалась третьей стороне и поспешила поведать свою версию произошедшего. – Ты ведь знаешь Мирошу, сыночка моего ненаглядного?

– Конечно, – кивнул Марсель, который действительно был хорошо знаком с Мироном и считал его не только лентяем, но и редкостным дурнем. – Ты можешь им гордиться.

– Вот и я о том же! – Авдотья победно взглянула на Степана, а тот удивленно моргнул несколько раз, услышав такую характеристику. – Но вот какая штука вышла. Мироше, сыночку моему, пора жениться. Я ему уже трех девок предложила на выбор – одна краше другой. Говорю, хоть завтра свататься пойдем.

– А он?

– А он заладил одно: мол, только Маруся мне мила. Жить без нее не могу, делай, мама, что хочешь, а мне ее добудь. Вот скажи мне, Баламошка, разве можно такой великой любви препятствовать?

– Любви – нельзя, конечно. Но она должна быть взаимной, – мягко остудил напиравшую бабу Марсель. – А что же сама Маруся говорит?

– Не хочет она замуж за Мирона, – проворчал Степан. – А я ее неволить не буду. Она свободный человек, сама должна решать, с кем жить и от кого детишек рожать.

– Разумно, – кивнул историк. – Так чего же ты хочешь, Авдотья?

Женщина, задохнувшись от возмущения, уже набрала в легкие воздуха, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, но Марсель ее опередил.

– Мироше нужна жена, похожая на тебя. Ведь кто лучше матери знает, что для родного дитяти лучше, верно?

– Верно, – протянула женщина, не понимая, куда клонит собеседник.

– А разве Маруся сможет сделать Мирона счастливым? Своенравная, упрямая – вся в отца. И сама будет грустить, и сыночку твоему жизнь испортит. А ты ведь знаешь, как сложно у нас с разводами. Проще уж до самой смерти мучиться, чем с бабой разойтись. Вот и скажи мне: хочешь ты такого для своего парня?

– Что ты! – Авдотья округлила глаза и замахала на Марселя руками. – И в мыслях подобного не было!

– Тогда зачем шумишь? Степан, можно сказать, тебе одолжение большое сделал, беду отвел. А ведь мог и кулаком по столу стукнуть – и пошла бы Маруся за Мирошу как миленькая. А потом – хоть камень на шею и в омут с головой.

– Ох, какие ты страсти рассказываешь, – женщина вдруг успокоилась и, как ни в чем не бывало, кивнула кузнецу. – Бывай, соседушка. Не обижайся на меня, глупую. За сына обидно стало, не сдержалась.

– И ты не поминай меня лихом, – Степан так обрадовался неожиданной развязке, что даже не пытался скрыть довольную улыбку.

Проводив Авдотью взглядом, он повернулся к своему спасителю и развел руками в стороны:

– И как у тебя получается справляться с этими визгопряхами? Диву даюсь…

– Это опыт, братец, – отозвался Марсель. – Силой с ними ничего не решить. Они, может, и подчинятся, но затаят злобу. А нет ничего опаснее мстительной бабы.

– Твоя правда, – кивнул кузнец.

– А что Маруся-то? – поинтересовался историк. – Так и не надумала замуж? Пора уже. А то засидится в девках, потом сама жалеть будет.

– Да знаю, – Степан погрустнел. – Но что я могу поделать? Ты знаешь нашу беду. Мать ее умерла при родах, единственная для меня радость – это Маруся, доченька моя. Иногда сам себе бабу какую напоминаю, но ничего поделать не могу. Разбаловал я ее. Как представлю, что она несчастлива, так все внутри переворачивается.

– Но ты не станешь противиться ее выбору?

– Что ты! Да я только рад буду, если она своего любимого найдет. Но тут такая штука…

Степан оглянулся, чтобы убедиться, что дочери нет рядом, и отвел Марселя подальше от крыльца.

– Тут такая штука: мне кажется, что у нее кто-то есть на примете, но она почему-то не хочет мне ничего говорить.

– Откуда такие мысли?

– Сам посуди. Помнишь, какая она раньше была? Хотя, откуда тебе помнить, ты же у нас недавно совсем. Но это не важно. Веселая была, все время с подружками бегала, домой не загонишь. А теперь все чаще в хате сидит, подолгу на стены смотрит. Когда думает, что я ее не вижу, тайком плачет. Вышивать начала, хотя сроду этим делом не увлекалась.

– Может быть, по матери тоскует? – предположил Марсель.