А ЕСТЬ А
Шрифт:
Кто они?
Он взглянул на нее, словно неосторожно сболтнул лишнее:
Мы, то есть я, Орен и кое-кто еще устроили так, что сможем контролировать всю промышленную собственность к югу от границы.
Чью собственность?
Ну… народную. Речь идет не о старомодных методах присвоения собственности ради личной выгоды. Эта сделка имеет достойную, общественно значимую цель – управление национализированной собственностью ряда народных государств Латинской Америки с тем, чтобы научить их рабочих современным методам и технологиям производства, помочь
Я никогда не пыталась скрыть, что вышла из ни зов, – сказала она простым, безличным тоном, которым констатируют факт. – И я не сочувствую философии социального равенства. Я достаточно видела собственными глазами и понимаю, откуда берутся бедняки, которые хотят получить что-то ни за что. – Он молчал, и она неожиданно для него и себя продолжила удивленным, но окрепшим голосом, словно выражая свой окончательный вывод из долгих размышлений и сомнений: – Джим, тебе и самому это безразлично. Тебе ровным счетом наплевать на болтовню о социальном равенстве.
Ладно, если тебя интересуют только деньги, – взвинтился он, – позволь доложить, что эта сделка принесет мне целое состояние. Тебя ведь это всегда восхищало, огромное состояние?
Смотря какое.
Полагаю, что в конце концов я стану одним из богатейших людей в мире, – сказал он, не спросив ее, какое же состояние ее действительно восхищало. – Я смогу позволить себе все что угодно. Все что угодно. Только прикажи. Я смогу дать тебе все, что ты захочешь. Давай, приказывай.
Мне ничего не надо, Джим.
Но я хочу сделать тебе подарок! Отметить это со бытие, понимаешь? Проси все, что придет в голову. Все что хочешь. Все. И получишь. Я хочу доказать тебе, что могу все. Могу удовлетворить любой твой каприз.
У меня нет капризов.
Ну, давай же. Хочешь яхту?
Нет.
Хочешь, я куплю тебе весь район в Буффало, где ты жила?
Нет.
Хочешь сокровища короны Народной Республики Англия? Их тоже можно купить, да будет тебе известно. Их правительство давно уже намекает об этом на черном рынке. Но больше не осталось магнатов-мастодонтов, которые могли бы это себе позволить. А я могу, точнее, смогу после второго сентября. Ну, хочешь их?
Нет.
Тогда чего же ты хочешь?
Я ничего не хочу, Джим.
Но ты должна! Ты же должна, черт побери, чего-то хотеть!
Она смотрела на него, слегка встревожась, но в общем равнодушно.
Ну хорошо, извини, – сказал он. Казалось, его уди вила собственная горячность. – Мне просто хотелось сделать тебе что-нибудь приятное, – продолжал он потухшим голосом, – наверное, все это выше твоего понимания. Ты не можешь взять в толк, как это важно. Не можешь пред ставить себе, какой великий человек твой муж.
Я пытаюсь разобраться, – медленно произнесла она.
Ты все еще думаешь, как раньше, что Хэнк Реардэн – великий человек?
Да, Джим, я так думаю.
Так вот, я его победил. Я выше любого из них, важнее, чем Реардэн, важнее, чем тот другой любовник моей сестры, который… – Он умолк, решив, видимо, что зашел слишком далеко.
Джим, – ровным голосом спросила она, – что должно произойти второго сентября?
Он посмотрел на нее исподлобья, взгляд его заиндевел, хотя мышцы лица распускались в циничную полуулыбку; он, видимо, разрешал себе нарушить какое-то священное табу:
– Национализация «Д'Анкония коппер», – сказал он. Прежде чем она ответила, он услышал долгий, хриплый рев: где-то в темноте над крышей пролетал самолет; следом послышался тоненький звон – в серебряной чаше для фруктов звякнул тающий кубик льда. Тогда она сказала:
Он ведь был твоим другом?
О, замолчи!
Он больше ничего не произнес и долго не смотрел на нее. Потом снова взглянул ей в лицо, она все следила за ним и заговорила первая, странно строгим тоном:
– Как здорово выступила по радио твоя сестра!
Слышал, слышал, ты повторяешь это уже целый месяц.
Ты так и не ответил ей.
А что отвечать?..
И твои приятели в Вашингтоне тоже так и не ответили ей.
Он молчал.
– Джим, я не меняла тему разговора. Он не отвечал.
Твои приятели в Вашингтоне как воды в рот набрали. Они ничего не отрицали, ничего не объяснили, не попытались оправдаться. Ведут себя так, будто выступления не было. Наверное, думают, что люди забудут. Конечно, кто– то забудет. Но остальные помнят, что она сказала, и пони мают, что ваши люди боятся ее.
Неправда! Соответствующие меры были приняты, теперь инцидент исчерпан, и я не понимаю, зачем ты все время возвращаешься к нему.
Что же за меры, как ты говоришь?
Бертрам Скаддер снят с эфира, его программу признали не соответствующей интересам общества в на стоящий момент.
Это и есть ответ твоей сестре?
Это закрывает вопрос, и больше незачем об этом рассуждать.
А о правительстве, которое действует методами шантажа и вымогательства?
Ты не можешь говорить, что ничего не было сделано. Всенародно объявили, что программа Скаддера но сила подрывной, разрушительный и неблагонадежный характер.
Джим, я вот чего не пойму. Скаддер ведь не принадлежал к ее сторонникам, он поддерживал вас. Не он организовал ее выступление. Он ведь действовал по указке из Вашингтона, разве не так?
А я полагал, что ты не жаловала Бертрама Скаддера.
Не жаловала и не жалую, но…
Тогда какое тебе дело?
Виноват ведь был не он, а твои друзья из Вашингтона.
Я бы предпочел, чтобы ты не лезла в политику. Ты мало что в ней смыслишь.
Но ведь не он был виноват?
Ну и что?