А может?..
Шрифт:
— Мама… Папа…
Болгарка смотрела куда-то вдаль, но казалось, что она ничего не видела. Её взгляд не выражал ничего, кроме потерянности, которая сейчас была равна отчаянию.
Так они сидели около пяти минут — вне времени и пространства. Из этой необъятной страшной пустоты, поглотившей их обоих в одно мгновение, как водоворот, Нину и Йена вырвал повторный звонок Александра. В этот раз трубку снял Сомерхолдер. Они разговаривали недолго: Йен принёс свои соболезнования и старался поддержать Сандро, но подбирать слова ему было невероятно трудно. Да и какие слова могли бы помочь сейчас? Нужны ли они в моменты, когда хочется вырвать своё сердце из груди, стереть память, уснуть и забыться —
— Йен, пожалуйста, купи мне билет в Торонто, — дрожащим голосом, заикаясь, попросила она после того, как сама поговорила с братом.
Отпустить её в другую страну беременную, в таком состоянии и совершенно одну (Йен не знал, удастся ли ему уладить все вопросы с руководством, если он в разгар съёмочного процесса уедет минимум на несколько дней), было для него просто немыслимым, но он понимал: поступить в этой ситуации иначе невозможно. Нина должна быть сейчас в родном городе. Ей нужно это.
— Я обещаю, что куплю билет на первый же рейс, — сглотнув, тихо ответил Сомерхолдер. — Но только при одном условии: если я убежусь, что ты в состоянии лететь и с тобой ничего не случится.
Добрев провела ладонями по лицу и глубоко вздохнула, почувствовав, как слёзы снова подступают к горлу, но спорить с ним не стала: сейчас она полностью доверялась ему, так как понимала, что самой ей с нахлынувшими эмоциями не справиться, и боялась, что её состояние может негативно отразиться на ребёнке.
Йен сдержал своё обещание: он сразу позвонил в аэропорт и узнал, когда будет ближайший рейс на Торонто: вылет был назначен на 2:30. За время, остававшееся до отлёта, он, как мог, старался успокоить Нину: отпаивал её горячим чаем, консультируясь с семейным врачом, подбирал в домашней аптечке препараты, которые помогли бы ей хотя бы немного отойти от потрясения, а главное — ни на минуту не оставлял её, позволяя ей понять важную вещь: в эти страшные для неё минуты она не одинока. Удивительно, но все эти несколько часов они почти не разговаривали: что чувствует Нина, Йен видел в её глазах, а то, как ей хочет помочь он, она видела в его действиях.
Конечно, отпускать Нину одну Сомерхолдеру было страшно, но для себя он решил, что сделает всё возможное, чтобы прилететь в Торонто как можно быстрее, и не только потому, что боялся оставлять девушку: её семья стала родной для него самого, и горе, произошедшее в ней, становилось для него собственной болью.
— Позвони, когда прилетишь, хорошо? — попросил Йен, когда они уже находились в аэропорту.
Добрев едва заметно кивнула, перебирая складки лёгкого платья.
— Сандро встретит тебя? — спросил Сомерхолдер.
— Да, — тихо ответила Николина. — Йен, спасибо тебе за заботу, — вдруг проговорила она. — Это, правда, очень дорого.
Она помолчала немного, а затем добавила:
— Я постараюсь, чтобы…происходящее… — девушка запнулась. — Никак не отразилось на нашем малыше.
В этот момент диктор оповестил пассажиров о том, что регистрация на рейс началась.
— Спасибо за всё, — вновь сказала болгарка.
— До встречи, — пробормотал Йен, не осмелившись приблизиться к ней, чтобы обнять.
Добрев уже было двинулась по направлению к стойкам регистрации, но в один миг его словно бы вырвали из забытья, и он, будто опомнившись, всё-таки окликнул её.
— Нина!
Девушка обернулась, и Сомерхолдер всё же подошёл к ней.
— Я буду рядом…если тебе будет нужно… — с робостью произнёс он.
Нина подняла на него глаза, полные слёз, и прошептала:
— Ты всегда будешь нужен мне. Несмотря ни на что. И особенно ты нужен мне сейчас, правда. Не оставляй меня, пожалуйста.
В
Следующий месяц Нина жила словно в бреду. Подготовка к похоронам, звонки родных и друзей, которые хотели поддержать её в ситуации, попасть в которую не пожелаешь, наверное, своему заклятому врагу, дождливые дни в Торонто — словно бы небеса плакали вместе с Ниной… Всё это слилось для неё в единый поток, с каждым днём всё дальше уносивший её от прежней жизни — жизни, где она была беспечной девчонкой, которая, уже даже уйдя из детства, всё равно неизменно находила в него лазейку, оказываясь в родном доме, где её всегда ждали самые близкие люди: мама, папа и брат. Своих родителей болгарка, кажется, ни разу, даже в разговорах с друзьями, не назвала «отец» и «мать» — только «мама» и «папа», «мамочка», «папулечка». Она была одинаково близка с ними обоими, всегда делилась с ними самым сокровенным. Так забавно для неё было наблюдать за реакцией Николая на новость о том, что она хотела бы познакомить их со своим молодым человеком, и услышать его фразу, сказанную строгим тоном: «Ну, когда я с ним пообщаюсь, тогда и посмотрим, кто он для тебя — молодой человек или так, заезжий парень, который утром уедет обратно в Ковингтон», так хотелось поскорее прилететь в Торонто, когда Йен сделал ей предложение, а затем и тогда, когда она узнала о том, что беременна, чтобы шёпотом, украдкой, словно бы боясь спугнуть своё счастье, рассказать любимой маме о том, что она чувствует. Каждый раз, думая о том, какой будет её свадьба, Нина представляла, как её в белоснежном платье с красивой фатой к алтарю поведёт отец, и в этот момент воплотились бы в реальность все её мечты из далёкого детства, когда она ещё маленькой девочкой мечтала почувствовать себя в этот особенный день настоящей принцессой.
Особняк, в котором жили их родители, Нина полностью доверила Сандро: сейчас ей невыносимо было находиться там, где каждый уголок напоминал о самых дорогих людях, которых не вернуть уже никогда, и возвращал в те счастливые дни, когда они праздновали Рождество и Новый год, вместе с таким нетерпением ждали поездок на море, в Болгарию, катались на ватрушках с заледеневших горок всего пять месяцев назад, забывая о своём возрасте и дурачась, как малые дети, а потом отогреваясь горячим шоколадом у камина в уютной гостиной, объединив две большие семьи. Может быть, потом когда-нибудь станет легче… Но, наверное, не сейчас, и даже не через год или два. Брат, в свою очередь, не посмел менять что-то в родительском доме: после всего произошедшего он, наоборот, очень часто приезжал туда, долго бродил по комнатам, пристально рассматривая деревянную утварь, часть из которой была сделана самим Николаем, причудливые узоры на обоях, то, как была расставлена мебель. В такие минуты ему начинало казаться, что родители по-прежнему рядом.
Нине и Александру было двадцать восемь лет и тридцать два года, но они ощущали себя маленькими детьми, в один миг оставшимися круглыми сиротами, — наверное, то же самое чувствуют все люди в любом возрасте, когда из жизни уходят их родители.
Йен смог выбраться в Торонто лишь спустя неделю после гибели родителей Нины, но он успел на похороны и не покидал болгарку ни на минуту. Однако после того, как всё закончилось, он поспешил увезти её из Канады, потому что и сам видел, насколько ей тяжело быть там.