А мы с тобой, брат, из пехоты. «Из адов ад»
Шрифт:
А тут ходит вербовщик, майор-летчик, вербует в авиатанковый десант добровольцев. Что это такое — понятия не имеем, но вся «шпана» записалась, и я записался. Через неделю выдали новую форму, построили у ворот полка с музыкой и — «Шагом марш на станцию!». Мы приехали в Дергачи под Харьковом и попали в часть. Обманул нас майор, авиа там и не пахло, но танковый десант настоящий. 11 — й танковый корпус 36-я танковая бригада — в ней прошли, проехали аж до самого Берлина и дальше. Командир — «Батя», полковник, Иван Иванович Жариков, умный и мужественный человек. Наше подразделение — моторизованный батальон автоматчиков, нет боев — собирается в кулак, а если «Вперед!», то десантников разбирают по танковым батальонам, 8–10 человек на танк. Кроме десантников — противотанковая и минометная
Началась учеба. А в основном ждали танки. Там всякие происшествия были.
— С бандеровцами?
— Нет. С ними стычек не было. Как украинец, я их защищаю, с немцами воевали или нет, не знаю, писали всякое. С нами не воевали, это точно. Другого характера эпизоды…
Один десантник залез в погреб, а в этом доме жил офицер, не из нашей части, он его и застрелил. На второй день построили батальон, генералы понаехали, посрывали погоны с командира взвода, командира роты, правда, потом восстановили.
Еще происшествие. Жили в основном по квартирам. Где больше, где меньше. Я как старшина батальона жил с командиром роты и ординарцем. Хозяйка дома говорит: «Пойду Новый год встречать у родственников», а ординарец попросился пойти встречать Новый год в роту. Мы остались вдвоем. Утром приходит хозяйка — украли козу. Украл ординарец, понес в роту, и отпраздновали. А еще пошуровал у нее в шифоньере. Высшая степень мерзости — воровать у своих.
В конце 1943 года получили танки, и — «Вперед на Запад!». Погрузили в эшелон — и до Новоград-Волынска, сошли и прочапали 120 км пешком — входили в Ровно, грязные, обтрепанные, жуть, но с песнями. Разместились в семи километрах от Ровно, деревня Ставки, опять ждали танки. Проводились занятия.
Когда боев не было, мы несли патрульную службу. Пост передает: «Из дома на окраине вышел мужчина и пошел в сарай в доме крестьянина-казака». Его сына в военкомат забрали. Они до военкомата не доходили, бежали и прятались в подземелье. А подземелье большое — на окраине деревни дом, там вход и три километра в лес. Мы окружили дом. Утром заходим. Старушка божится: «Нема никого. Сын — в Красной армии». Перевернули солому, по постройкам прошли. Один автоматчик заметил на огороде воронку, закрытую соломой. Нашли сына. Спрашиваем: как, где? Метрах в пятнадцати сарай, там свинья, навоз… Люк! Спустился, чуть прошел, ход раздваивается: одна — отдушина, другая — далеко в лес.
— Каковы функции у старшины батальона?
— Когда батальон вместе — обеспечивает хозяйственную часть. Когда в бой — все на танках, как простые десантники. Остаются только кладовщики и еще несколько человек…
С боями освободили часть Украины, город Ковель, Под Ковелем идем на передовую, жители оттуда уходят, и женщина какая-нибудь молится, молится, благословит наш путь.
Мы принимали участие в боях, быстро продвинулись. Не скажу, что жаркие бои, не буду врать. С ходу форсировали пограничную реку Буг. Вошли на территорию Польши. Немцы бросали против нас тяжелую артиллерию. Были потери. Форсировали с ходу Вислу. Потом продвинулись по берегу к Пулавскому плацдарму — южнее Варшавы 20–30 км. Немец кричит: «В Висле вас потопим!» А мы укрепляемся — копаем, пилим сосны. Так стояли 6 месяцев… Укрепились хорошо. Землянки с печками, с амбразурами. Больших немецких атак не было. 12 января 1945 года — наступление. Всех разобрали по танкам, меня также, хотя я был старшина батальона, остались только хозяйственники. Мы пошли. Наш 11-й танковый корпус, в том числе 36-я бригада, не участвовал в прорыве обороны — как узкий прорыв сделали, мы на полном ходу в прорыв. Видели последствия нашей артподготовки — немец, вероятно, ни один не уцелел. Много неразорвавшихся торчало из мерзлой земли. Кое-где нас минометами здорово обстреливали. Нам, танковому десанту, страшны не снаряды, а минометы — осколками косят.
Двигались с боями. Нарвались на довольно крепкую оборону. Батя, умный, дает приказ — на 180 градусов повернуть танки. Тут по нашему танку как саданет пушка болванкой — попала под башню. Меня немножко контузило. Бригада прошла назад, повернула в сторону и опять вперед — сопротивления почти нет. Вот искусство и умение командира. А то некоторые под Карманово бегают с пистолетами: «Приготовиться!
Вперед! В атаку!» У меня были такие командиры, как командир 36-й танковой бригады полковник Жариков, командир 11-го танкового корпуса Иван Иванович Ющук, дальше Чуйков, дальше Жуков. Вот какие! И поэтому жив остался.
В Польше, под Опочно, мы потеряли командира роты, Чхартишвили. Шли маршем, маленькая речушка. Мельница. 11 часов вечера. Колонна остановилась, надо разведать — что за мост, пройдут ли танки. Немножко постояли. Десантники сразу слезают, и командир роты десантников тоже. Стал залезать. А заднее крыло оборвано. Залезал на танк по гусенице. Так нельзя! И ведь сам учил, как правильно надо делать! Одна нога на броне, вторая — на гусенице. А тут танк пошел, и его разорвало. Мы его сразу понесли в мельницу. Врач, Катя, прибежала. Он в шоковом состоянии. Укол ему обезболивающий, больше ничего не сделаешь. Умер на моих руках. Я поручил его ординарцу: «Ты останешься здесь. Утром собери население, и на самом лучшем месте выкопайте могилу и похороните с почестями. И дай залп из своего автомата. Потом догоняй». Он никогда в жизни не догонит, потому что идет армия советских войск. Один поляк говорил: «И в прошлую войну наши дороги не выдерживали вас, и в эту не выдерживают». Так Яша все сделал, как полагается, и вышел на дорогу. А тут как раз машина с номером нашей бригады — замахал, остановились.
Седлец — это в Польше. После боев затишье. Наш батальон был уже собран. Нас построили: «Ну и вид у вас…» Но зато мы «Мертвой голове» дали…
— Как вы поступали с пленными?
— Не расстреливали, этого не было. Был у нас командир роты со странностями — то золото у ребят собирает, то еще что. Если попался немец, наводил на него пистолет, говорил: «Ну, мерзавец, даже не моргнет». Мы обращались по-суворовски: «Лежачего не бьют».
У нас было три грузина — «грузинское правительство» мы их называли. Командир роты, лейтенант Чхартишвили, командиры взводов лейтенанты Кахулия и Мазонашвили. Полным боевым порядком движемся. Вдруг остановка. Автоматчик соскакивает и шарит по кустам, нет ли там кого? У нас на танках были сетки наварены на штырях. Если попадает «фаустпатрон», то отлетает. Однажды выскочил калмык-фаустник из-под моста и трахнул по танку… Автоматчики соскочили, изрешетили его в пух и прах. Командир, казах Усманов, смелый, погиб от осколков.
— Когда обстреливали, десант сразу соскакивал?
— Нет. Когда танк остановится. Если обстреляли, колонна рассредоточивается. Полковник Жариков на танке в американском полушубке. Он не дрогнет. Как изваяние. Танки туда-сюда. А он сидит, как в бронзе.
…Сделали боевой марш аж до Одера. Там остановились, сразу не форсируешь, надо подготовиться. Вышли не в том месте. Хотели с ходу взять Франкфурт-на-Одере. Он на возвышенности, а этот берег очень низкий. Километра три не дошли — застряли танки в болоте. Некоторых вытащили, а нас — никак. Гусениц почти не видно. «Мессершмитты» летают низко-низко, почему не стреляли, непонятно, а других (бомбардировщиков) не было. Вообще, если в начале войны авиация немецкая действовала сильно, под Ржевом над нами кружили и делали месиво, то в конце я не чувствовал, что она есть. Хотя вот здесь, когда наша часть впереди, ночью пришла корпусная артиллерия и заполнила населенный пункт, а утром поднялись — их разбомбили в пух и прах, горели машины.
…Бегали в деревню, бревна брали и вытащили танк. Он зашел в деревню и спрятался, чтобы не видно было. Мокрые, надо бы перемотаться, прибежал в дом, схватил скатерть (на портянки) и бегом в погреб (а то авиация налетит), а там полно немцев. Гражданских. Снял свои сапоги, разорвал скатерть, перемотал портянки и сказал: «Ауфидерзейн».
Так как танк побыл в воде, весь затек, решили его оставить, сделать ревизию, очистить. Танк охраняли. Немцы ночью прорывались, увидели часового, расстреляли, побежали дальше. Так погиб сержант-сибиряк Останин.