А Н Толстой (Жизненный путь и творческие искания)

Баранов Вадим Ильич

Оценивая исходные позиции художника, один из известных советских критиков констатировал: "... все... свидетельствует о том, что перед нами вещь выстраданная, продиктованная гражданской скорбью, тесно связанная с теми испытаниями, которые обрушились на родину ее автора"*.

_______________

* В. П о л о н с к и й. О современной литературе. М.-Л., ГИЗ, 1929, с. 131.

Роман "Сестры" отразил кризис, охвативший все русское общество. Разлагаются нравственные устои, семья, искусство, пресса, рушатся сами основы государственного устройства...

Немалое место в художественной структуре трилогии занимают различные категории представителей старого

мира, будь то поэт Бессонов, создатель стихов, размагничивающих волю и сознание человека, или либеральный краснобай Смоковников, любитель порассуждать о нуждах страны и народа и совершенно не понимающий их (кстати, прототипом его послужил А. Ф. Керенский), или доктор Булавин, мечтающий о сильной власти...

Наконец, это и те, кто пытается с оружием в руках защищать прогнившие социальные устои (действующие в написанных позднее романах "Восемнадцатый год" и "Хмурое утро" генералы Деникин, Корнилов, офицеры Теплов и Оноли вплоть до главаря анархиствующей вольницы Махно). И эти герои нарисованы сильной и уверенной рукой, без нарочитого шаржирования, с изображением полной меры той опасности, которую представляли они для революции.

Общая художественная стратегия трилогии начинает раскрываться с первых ее строк. Начало "Сестер" - своего рода социально-философская поэтическая заставка, увертюра о столице империи, городе, в котором с наибольшей силой отражается дух государства. И только после того, как отзвучит увертюра, поднимется занавес и на сцену выйдут герои. И выйдут они не только затем, чтобы взволнованно поделиться с нами трудным опытом своих исканий смысла жизни, настоящей любви, счастья - того, что главным является для каждого. Их коллективный опыт говорит, что счастья, собственно, не ищут; это не клад, который спрятан кем-то и который сможет отыскать тот, кому повезет больше всех. Счастье создают. И не посредством только своих индивидуальных усилий. Счастье личности осуществимо лишь тогда, когда устранены причины несчастья других людей.

Новая государственность и становится для А. Толстого тем особым нравственно-философским началом, которое воплощает разум общества, порожденного революцией, началом, объединяющим людей, различных по своим индивидуальным особенностям и возможностям, но единых в стремлении строить жизнь на основе социальной справедливости. "В России личность идет к освобождению, через утверждение и создание мощного государства" (XIII, 22), - так писал А. Толстой еще в 1923 году, накануне окончательного возвращения на родину.

Скорее осознают это те представители русской интеллигенции, которые ближе других стоят к народу, которых отличает крепкое нравственное здоровье. Таков инженер Иван Ильич Телегин, ставший командиром Красной Армии и отразивший процесс перехода на сторону революции людей, именовавшихся специалистами.

Гораздо более трудным был путь хождения по мукам сестер Кати и Даши, трудным уже потому, что начинался в точке, гораздо более отдаленной от конечной цели. Каждой из них по-своему приходилось преодолевать социальный инфантилизм мышления. Вспомним удивительный в своей наивности возглас Кати, вознамерившейся завтра с утра "смотреть революцию" (!).

Оказалось, что революция - не спектакль, который можно созерцать, сидя в удобном кресле. Она вообще устранила категорию зрителя, заставив каждого занять место по ту или другую стороны баррикады, занять хотя бы мысленно, духовно.

Наиболее драматично складывалась судьба Вадима Рощина. Через этот образ А. Толстой отразил кризис традиционных форм патриотизма (а в том, что Рощин любил

Россию сильно, - у читателя нет сомнений). Рощин не может жить без того, что один из чеховских героев называл "общей идеей". Вадим Петрович до последнего стремится защищать эту идею, укоренившуюся в его сознании с молодых лет. Он не замечает, что жизнь ушла вперед и что только коренная ломка миропорядка даст выход из тупика, в который завел русское общество царизм.

С высокомерием относившийся к "простонародью", целиком, казалось бы, посвятивший себя борьбе с красными, Рощин продолжал напряженно размышлять над происходящим. В процессе этих раздумий он начинал все более сомневаться в перспективности белого движения и уж никак не мог одобрить ту жестокость, с которой чинили расправу над восставшей "чернью" белогвардейцы. Так в позициях Рощина начинала обозначаться трещина, превратившаяся впоследствии в пропасть, которая отделила его от бывших союзников. А началось все с верности Рощина простейшим общечеловеческим принципам: порядочности, отзывчивости к чужой боли, способности непредубежденно смотреть правде в глаза... Так, чем дальше, тем больше он становится чужим среди "своих". Среда контрреволюционной белогвардейщины, для которой типичны такие, как Теплов, выталкивала Рощиных.

Идея государственности в представлениях А. Толстого неразрывно связана с идеей формирования новой личности, Большого Человека.

Процесс этот, протекающий в разнообразных формах, охватывал самые широкие массы трудящихся. Внешне суровый и немногословный Иван Гора, его жена Агриппина Чебрец, батарейцы Шарыгин и Латугин, спорящие о жизни, Маруся, поверившая Рощину и помогающая ему сблизиться с рабочими, философствующий поп-расстрига Кузьма Кузьмич - все эти и другие не похожие друг на друга образы составляют целостную многофигурную композицию, характеризующую пробуждение народного сознания, поиски большой социальной правды. Возглавляли борьбу за нее большевики, такие, как Чугай или Гымза, а иным из них, как Ивану Горе, приходилось оплачивать эту правду высшей ценой - собственной жизнью.

Революция распахнула невиданные возможности для реализации способностей и талантов, которыми был так богат народ. Может быть, наиболее выразительно расцвет индивидуального дарования человека из народной среды показан на примере Анисьи Назаровой. Ее образ символизирует подлинно народное искусство, рожденное революцией и противостоящее безжизненно-книжной поэзии Бессонова и "шикарной" величественности анархиста Мамонта Дальского. Жизнь Дальский превращал в сцену для разыгрываемого им грандиозного спектакля. Для Анисьи, напротив, сцена становилась самой жизнью.

Всегда очень много думавший над историческими судьбами художественной культуры, А. Толстой в трех романах "Хождения по мукам" через образы Бессонова, Дальского, Анисьи нарисовал своего рода триптих, раскрывающий исторические перемены, произведенные в искусстве революцией.

Рисуя рост человека из народа, А. Толстой не скрывает и известных противоречий этого в целом глубоко плодотворного процесса (проявления различного рода анархистских настроений, связанных со стремлением поскорее "самоутвердиться", добиться духовных и материальных благ). Та же Анисья в "Хмуром утре" не слишком прилежно исполняет "скучные" обязанности курьера исполкома, предпочитая погружаться в фантастический мир драматургических образов. Через подобные издержки роста социалистическому обществу приходилось пройти, чтобы человек мог выработать в себе нормы новой, глубоко сознательной, подлинно социалистической дисциплины.