Какая участь нас постигла,как повезло нам в этот час,когда бегущая пластинкаодна лишь разделяла нас!Сначала тоненько шипела,как уж, изъятый из камней,но очертания Шопенаприобретала всё слышней.И забирала круче, круче,и обещала: быть беде,и расходились эти круги,как будто круги по воде.И тоненькая, как мензуркавнутри с водицей голубой,стояла девочка-мазурка,покачивая головой.Как эта, с бедными плечами,по-польски личиком бела,разведала мои печалии на себя их приняла?Она протягивала рукии исчезала вдалеке,сосредоточив эти звукив иглой исчерченном кружке.1958
Август
Так щедро август звёзды расточал.Он так бездумно приступал к владенью,и обращались лица ростовчани
всех южан – навстречу их паденью.Я добрую благодарю судьбу.Так падали мне на плечи созвездья,как падают в заброшенном садусирени неопрятные соцветья.Подолгу наблюдали мы закат,соседей наших клавиши сердили,к старинному роялю музыкантсклонял свои печальные седины.Мы были звуки музыки одной.О, можно было инструмент расстроить,но твоего созвучия со мнойнельзя было нарушить и расторгнуть.В ту осень так горели маяки,так недалёко звёзды пролегали,бульварами шагали моряки,и девушки в косынках пробегали.Всё то же там паденье звёзд и зной,всё так же побережье неизменно.Лишь выпали из музыки однойдве ноты, взятые одновременно.1958
«По улице моей который год…»
По улице моей который годзвучат шаги – мои друзья уходят.Друзей моих медлительный уходтой темноте за окнами угоден.Запущены моих друзей дела,нет в их домах ни музыки, ни пенья,и лишь, как прежде, девочки Дегаголубенькие оправляют перья.Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страхвас, беззащитных, среди этой ночи.К предательству таинственная страсть,друзья мои, туманит ваши очи.О одиночество, как твой характер крут!Посверкивая циркулем железным,как холодно ты замыкаешь круг,не внемля увереньям бесполезным.Так призови меня и награди!Твой баловень, обласканный тобою,утешусь, прислонясь к твоей груди,умоюсь твоей стужей голубою.Дай стать на цыпочки в твоем лесу,на том конце замедленного жестанайти листву, и поднести к лицу,и ощутить сиротство, как блаженство.Даруй мне тишь твоих библиотек,твоих концертов строгие мотивы,и – мудрая – я позабуду тех,кто умерли или доселе живы.И я познаю мудрость и печаль,свой тайный смысл доверят мне предметы.Природа, прислонясь к моим плечам,объявит свои детские секреты.И вот тогда – из слёз, из темноты,из бедного невежества былогодрузей моих прекрасные чертыпоявятся и растворятся снова.1959
«В тот месяц май, в тот месяц мой…»
В тот месяц май, в тот месяц мойво мне была такая лёгкостьи, расстилаясь над землей,влекла меня погоды лётность.Я так щедра была, щедрав счастливом предвкушенье пенья,и с легкомыслием щеглая окунала в воздух перья.Но, слава Богу, стал мой взори проницательней, и строже,и каждый вздох и каждый взлетобходится мне всё дороже.И я причастна к тайнам дня.Открыты мне его явленья.Вокруг оглядываюсь яс усмешкой старого еврея.Я вижу, как грачи галдят,над черным снегом нависая,как скушно женщины глядят,склонившиеся над вязаньем.И где-то, в дудочку дудя,не соблюдая клумб и грядок,чужое бегает дитяи нарушает их порядок.1959
Нежность
Так ощутима эта нежность,вещественных полна примет.И нежность обретает внешностьи воплощается в предмет.Старинной вазою зеленойвдруг станет на краю стола,и ты склонишься удивленныйнад чистым омутом стекла.Встревожится квартира ваша,и будут все поражены.– Откуда появилась ваза? –ты строго спросишь у жены. –И антиквар какую платуспросил? –О, не кори жену –то просто я смеюсь и плачуи в отдалении живу.И слёзы мои так стеклянны,так их паденья тяжелы,они звенят, как бы стаканы,разбитые средь тишины.За то, что мне тебя не видно,а видно – так на полчаса,я безобидно и невинносвершаю эти чудеса.Вдруг облаком тебя покроет,как в горних высях повелось.Ты закричишь: – Мне нет покою!Откуда облако взялось?Но суеверно, как крестьянин,не бойся, «чур» не говори –то нежности моей кристаллыосели на плечи твои.Я так немудрено и нежнонаколдовала в стороне,и вот образовалось нечто,напоминая обо мне.Но по привычке добрых бестий,опять играя в эту власть,я сохраню тебя от бедствийи тем себя утешу всласть.Прощай! И занимайся делом!Забудется игра моя.Но сказки твоим малым детямостанутся после меня.1959
Несмеяна
Так и сижу – царевна Несмеяна,ем яблоки, и яблоки горчат.– Царевна, отвори нам! Нас немало! –под окнами прохожие кричат.Они глядят глазами голубымии
в горницу являются гурьбой,здороваются, кланяются, имя«Царевич» говорят наперебой.Стоят и похваляются богатством,проходят, златом-серебром звеня.Но вам своим богатством и бахвальством,царевичи, не рассмешить меня.Как ум моих царевичей напрягся,стараясь ради красного словца!Но и сама слыву я не напрасноглупей глупца, мудрее мудреца.Кричат они: – Какой верна присяге,царевна, ты – в суровости своей? –Я говорю: – Царевичи, присядьте.Царевичи, постойте у дверей.Зачем кафтаны новые наделии шапки примеряли к головам?На той неделе, о, на той неделе –смеялась я, как не смеяться вам.Входил он в эти низкие хоромы,сам из татар, гулявших по Руси,и я кричала: «Здравствуй, мой хороший!Вина отведай, хлебом закуси».– А кто он был? Богат он или беден?В какой он проживает стороне? –Смеялась я: – Богат он или беден,румян иль бледен – не припомнить мне.Никто не покарает, не измеритвины его. Не вышло ни черта.И всё же он, гуляка и изменник,не вам чета. Нет. Он не вам чета.1959
Твой дом
Твой дом, не ведая беды,меня встречал и в щёку чмокал.Как будто рыба из воды,сервиз выглядывал из стёкол.И пёс выскакивал ко мне,как галка, маленький, орущий,и в беззащитном всеоружьеторчали кактусы в окне.От неурядиц всей землия шла озябшим делегатом,и дом смотрел в глаза моии добрым был и деликатным.На голову мою стыдаон не навлёк, себя не выдал.Дом клялся мне, что никогдаон этой женщины не видел.Он говорил: – Я пуст. Я пуст. –Я говорила: – Где-то, где-то… –Он говорил: – И пусть. И пусть.Входи и позабудь про это.О, как боялась я сперваплатка или иной приметы,но дом твердил свои слова,перетасовывал предметы.Он заметал ее следы.О, как он притворился ловко,что здесь не падало слезы,не облокачивалось локтя.Как будто тщательный прибойсмыл всё: и туфель отпечатки,и тот пустующий прибор,и пуговицу от перчатки.Все сговорились: пёс забыл,с кем он играл, и гвоздик малыйне ведал, кто его забил,и мне давал ответ туманный.Так были зеркала пусты,как будто выпал снег и стаял.Припомнить не могли цветы,кто их в стакан гранёный ставил…О дом чужой! О милый дом!Прощай! Прошу тебя о малом:не будь так добр. Не будь так добр.Не утешай меня обманом.1959
«Опять в природе перемена…»
Опять в природе перемена,окраска зелени груба,и высится высокомернофигура белого гриба.И этот сад собой являетвсе небеса и все леса,и выбор мой благословляетлишь три любимые лица.При свете лампы умираетслепое тело мотылькаи пальцы золотом марает,и этим брезгает рука.Ах, Господи, как в это летопокой в душе моей велик.Так радуге избыток цветажелать иного не велит.Так завершенная окружностьсама в себе заключенаи лишнего штриха ненужностьей незавидна и смешна.1959
«Нас одурачил нынешний сентябрь…»
Нас одурачил нынешний сентябрьс наивностью и хитростью ребенка.Так повезло раскинутым сетям –мы бьемся в них, как мелкая рыбёшка.Нет выгоды мне видеться с тобой.И без того сложны переплетенья.Но ты проходишь, головой седойоранжевые трогая растенья.Я говорю на грани октября:– О, будь неладен, предыдущий месяц.Мне надобно свободы от тебя,и торжества, и празднества, и мести.В глазах от этой осени пестро.И, словно на уроке рисованья,прилежное пишу тебе письмо,выпрашивая расставанья.Гордилась я, и это было зря.Опровергая прошлую надменность,прошу тебя: не причиняй мне зла!Я так на доброту твою надеюсь.1959
«Влечет меня старинный слог…»
Влечет меня старинный слог.Есть обаянье в древней речи.Она бывает наших слови современнее и резче.Вскричать: «Полцарства за коня!» –какая вспыльчивость и щедрость!Но снизойдет и на меняпоследнего задора тщетность.Когда-нибудь очнусь во мгле,навеки проиграв сраженье,и вот придет на память мнебезумца древнего решенье.О, что полцарства для меня!Дитя, наученное веком,возьму коня, отдам коняза полмгновенья с человеком,любимым мною. Бог с тобой,о конь мой, конь мой, конь ретивый.Я безвозмездно повод твойослаблю – и табун родимыйнагонишь ты, нагонишь там,в степи пустой и порыжелой.А мне наскучил тарарамэтих побед и поражений.Мне жаль коня! Мне жаль любви!И на манер средневековыйложится под ноги моилишь след, оставленный подковой.1959