А порою очень грустны
Шрифт:
— О’кей, давайте-ка успокоимся, — сказал Перлман. — Постарайтесь, хорошо? Я по вашему голосу слышу, что вы очень встревожены. Я могу вам помочь, но только успокойтесь, о’кей?
Мадлен взяла себя в руки:
— О’кей.
— Так, вам известно, куда мог пойти Леонард?
Она на секунду задумалась:
— В казино. Он говорил, что хочет пойти поиграть.
— Слушайте меня. — Голос Перлмана звучал ровно. — Вам нужно отвезти Леонарда в ближайшую больницу. Надо, чтобы его осмотрел психиатр. Сейчас же. Это первое, что надо сделать. В больнице должны знать, как о нем позаботиться. Как только
— А если он не захочет ехать в больницу?
— Вам надо его туда отвезти, — сказал Перлман.
Таксист несся по горной дороге, включив дальний свет. Дорога петляла. Иногда перед ними было море, черное и пустое, и казалось, будто они сейчас сорвутся со скалы, но тут машина поворачивала, появлялись огни города, все приближавшиеся. Мадлен раздумывала, не пойти ли ей в полицию. Она пыталась сообразить, как по-французски будет «маниакальная депрессия». Единственное слово, maniaque, [33] пришедшее в голову, казалось слишком сильным выражением.
33
Маньяк (фр.).
Такси въехало в плотно заселенную местность рядом с бухтой. По мере того как они приближались к казино, движение становилось все более оживленным. Казино Монте-Карло, окруженное строгими садами и освещенными фонтанами, было постройкой в стиле боз-ар, с вычурными, как украшения на свадебном торте, башенками, с медной крышей куполом. Снаружи были припаркованы «ламборгини» и «феррари», по шесть в ряд, в их капотах отражались огни шатра. Мадлен пришлось показать паспорт, чтобы ее впустили, поскольку гражданам Монако по закону вход в казино воспрещен. Купив билет в основной игорный зал, она направилась внутрь.
Стоило там оказаться, как она отчаялась найти Леонарда. Гран-при еще, может, и не начался, но казино было битком набито туристами. Они толпились вокруг игорных столов, одетые лучше, чем игроки, которых она видела в индейском казино, но с тем же собачьим голодным выражением на лицах. Трое из Саудовской Аравии, в солнечных очках, сидели вокруг столика для игры в баккара. Мужчина шести футов ростом в галстуке-шнурке играл в кости. Группа немцев, мужчин в баварских куртках с замшевыми воротниками, восхищалась расписным потолком и витражными окнами, разговаривая на высоких, вибрирующих нотах. В другое время это могло бы заинтересовать Мадлен. Но теперь каждый аристократ или крупный игрок был всего лишь фигурой на ее пути. Ей хотелось отпихнуть их в сторону. Ей хотелось пнуть ногой, чтобы сделать больно.
Она медленно пробралась в центр зала, сосредоточив свое внимание на столах, где играли в карты. Казалось все менее вероятным, что Леонард там. Может, он пошел ужинать с швейцарскими банкирами? Может, лучше всего вернуться в отель и подождать там? Она продвинулась еще дальше. И тут увидела Леонарда на бордовом бархатном сиденье за столом для игры в блек-джек.
Он что-то сделал со своими волосами — намочил их или намазал гелем, гладко зачесав назад. На нем был черный плащ.
Перед ним лежала стопка фишек, меньше, чем у остальных игроков. Он сосредоточенно подался вперед, не сводя глаз с дилера. Поразмыслив, Мадлен решила, что лучше его не прерывать.
Увидев его таким, с безумными глазами, в старинной одежде, с прилизанными, как у вампира, волосами, Мадлен осознала то, что не желала признавать раньше и так и не приняла к сведению полностью, — болезнь ее мужа реальна. В больнице, когда Леонард поправлялся после срыва, его поведение было необычным, но объяснимым. Он был похож на человека, не пришедшего в себя после автокатастрофы. Это — эта мания — было не то. Леонард походил на настоящего сумасшедшего, и Мадлен до смерти перепугалась.
Слово maniaque было не слишком далеко от правды. В конце концов, на что указывает maniaque, если не на манию?
Всю жизнь она избегала людей с неустойчивой психикой. Сторонилась чудаковатых детей в начальной школе. В старших классах избегала мрачных, с суицидальными наклонностями девочек, которые, наглотавшись таблеток, выблевывали их. В сумасшедших есть нечто такое, что заставляет тебя сторониться их. Что это — тщетность всех попыток их урезонить? Наверняка, но есть и что-то еще, что-то похожее на страх заразиться. Казино, где в воздухе стоял гул, висел дым, походило на проекцию мании Леонарда, унылую зону, где полно кошмарных богачей, открывающих рты, чтобы делать ставки или заказывать алкоголь. Мадлен остро захотелось повернуться и бежать. Один шаг вперед — и ей придется делать это всю жизнь. Волноваться за Леонарда, постоянно следить за ним, думать, не случилось ли чего, стоит ему запоздать домой на полчаса. Все, что требовалось, — повернуться и уйти. Никто бы ее не упрекнул.
И тут она, конечно, сделала это шаг. Подошла и молча встала за спиной у Леонарда.
За столом играло с полдюжины человек, все мужчины.
Она переместилась в поле его зрения и произнесла:
— Милый?
Леонард бросил взгляд вбок. Казалось, он не удивился ее появлению.
— Привет, — сказал он, снова переводя внимание на карты. — Извини, что так ускакал. Но я боялся, что ты не позволишь мне играть. Ты на меня сердишься?
— Нет, — успокаивающим тоном сказала Мадлен. — Не сержусь.
— Хорошо. А то я чувствую, мне сегодня везет. — Он подмигнул ей.
— Милый, пойдем. Ты должен пойти со мной.
Леонард сделал ставку. Он снова подался вперед, сосредоточившись на дилере, и одновременно сказал:
— Я вспомнил, в каком кино про Бонда снято это место. «Никогда не говори „никогда“».
Дилер сдал две первые карты.
— Давай сюда, — сказал Леонард.
Дилер сдал ему еще две.
— Еще.
Следующая карта его прикончила. Дилер сгреб карты Леонарда, а крупье забрал его фишки.
— Пойдем, — сказала Мадлен.
Леонард с заговорщическим видом нагнулся к ней:
— У него две колоды. Они считают, что с двумя я не справлюсь, однако они ошибаются.
Он поставил еще, и цикл повторился. У дилера было семнадцать, и Леонард решил, что это можно побить. На тринадцати он попросил еще одну карту — это оказался валет.
Крупье сгреб его последние фишки.
— Все, меня вынесли, — сказал Леонард.
— Пойдем, милый.
Он обратил на нее свой остекленевший взгляд: