А собаку я возьму себе
Шрифт:
Он уставился как зачарованный на фотографию Лусены.
– Нет, а кто это?
– Похититель собак, которого забили насмерть.
– Черт! Я и не предполагал, что все так плохо.
– Как видите.
Мы собрались уходить.
– Минутку! Давайте простимся здесь. Когда выйдем в сад, мы уже друг друга не услышим.
На обратном пути Гарсон беспрестанно ворчал:
– Мы уже выявили двух главных подозреваемых, но вам почему-то взбрело в голову ехать за город, за тридевять земель, и осматривать собачьи питомники. Иногда я вас не понимаю, инспектор, похоже, вам понравилось заниматься
Я усмехнулась. Уже не было ни сил, ни желания спорить.
– Возможно, вы правы. Важные вещи мне не по зубам.
– Я не то хотел сказать!
– Да знаю я, Гарсон, знаю. Когда приедем в Барселону, выпьем по рюмке?
Он смущенно заерзал на сиденье.
– К сожалению, я договорился насчет ужина…
– С тех пор как вы сделались Казановой, крепить трудовые узы стало совершенно невозможно.
– Не ругайте меня, Петра, не надо, – взмолился он как провинившийся ребенок и стал смотреть в окно, за которым расстилалась темнота.
Когда инспектор Сангуэса выдал нам результаты бухгалтерской проверки, проведенной в парикмахерской, нас охватило уныние. Может, когда-то через их бухгалтерию время от времени и проходили крупные суммы, но обнаружить их следы не удалось. Все наводило на мысль, что мы имеем дело с умелым уходом от налогов. Да, мы выявили отдельные неизвестно откуда взявшиеся суммы, которые фактически совпадали с цифрами из тетрадки Лусены. Но это мало что доказывало. Не знаю, на что надеялся Гарсон, видимо, на что-то большее, в отличие от меня, но он пришел в неистовство, поняв, что и заветные цифры не помогут нам выбраться из трясины. Возмущению его не было предела:
– Нет, вы сами мне скажите, можно ли обвинить кого бы то ни было в убийстве, имея на руках такие дерьмовые доказательства?
– Попробуем надавить на Павиа, предъявив ему подозрительные суммы, которые мы обнаружили.
– Вы прекрасно знаете, инспектор, что все это ерунда.
– По совокупности улик, даже косвенных, не раз удавалось предъявить обвинение подозреваемым или по меньшей мере вынудить их признаться.
– Этот долбаный Павиа подвергается у нас психологическому воздействию. На протяжении многих дней мы регулярно посещаем его заведение, задаем ему вопросы, требуем всякие документы, – словом, дергаем со всех сторон, и чего мы добились? Ничего, он все такой же живчик.
– Вы же сами уверяли, что дело в шляпе!
– И продолжаю так считать! Просто этот тип нуждается в другом виде воздействия, не психологическом.
– Что вы предлагаете, излупить его?
– Это идея.
– Не глупите, Гарсон, это не решит проблему.
Он еще долго ворчал, а я старалась не реагировать, хотя он был несомненно прав. Если ни Павиа, ни его жена до сих пор не признались, то это означает, что шансы на то, что они вообще когда-нибудь признаются, день ото дня тают. С каждым разом они становились все более уверенными, убежденными в том, что нам не удастся подтвердить подозрения в их виновности. Вдобавок сами эти подозрения так и не обрели четкую форму в нашей гипотезе. Кто убил Лусену? Пуиг, Павиа или они оба? А может, ни тот, ни другой? И как быть с теми миллионами, что хранились у Лусены? Эти деньги по-прежнему вносили дисгармонию, служили лишним
Когда речь заходит о людях с железными нервами, нам обычно приходят на ум летчики или игроки в покер. После допроса Павиа можно смело включить в этот список собачьих парикмахеров. Ничто не могло заставить его дрогнуть. Он все выдержал, не моргнув глазом, в том числе вопросы по поводу небольших неучтенных сумм, а также мои замечания относительно того, что он рекомендовал некоторым своим клиентам фирму Rescat Dog.
– Ну и ну! – воскликнул он. – И это вас удивляет? Рекламные плакаты этого агентства развешаны у меня на доске объявлений. Там же можно ознакомиться с информацией о выступлениях театральных трупп, о встречах выпускников, а также с объявлениями частных лиц, попросивших меня разместить их бесплатно. Вы этого не заметили?
Его распирало от едва сдерживаемой радости и от наглости. Он чувствовал себя свободно. Был уверен, что мы ничего не знаем и не можем обвинить его ни в чем конкретном. И перешел в наступление.
– Вы по-прежнему стремитесь обвинить меня в убийстве?
– Разумеется, а кроме того, собираемся обвинить вас в причастности к похищению собак.
На него внезапно напал смех. Взрывы фальшивого хохота сотрясали его тело. Я бесстрастно смотрела на него. Сидевший рядом Гарсон просто кипел от злости.
– Ох, простите меня, сеньора инспектор, но это так смешно! Ну, а после похищения-то, что, по-вашему, мы с ними делаем? Присылаем хозяевам клок их шерсти или фотографируем рядом со свежей газетой, чтобы было понятно, что они живы-здоровы? Или, того лучше, звоним хозяину домой и заставляем собаку полаять в трубку?
Он по-прежнему корчился от смеха. Гарсон вдруг вскочил и бросился к нему, словно разъяренный бык.
– Послушай, ты, ублюдок: обещаю тебе, что, как только ты попадешь ко мне, желание смеяться отпадет у тебя на всю оставшуюся жизнь.
Я чудом успела схватить его за рукав и остановить. В противном случае его огромный кулак наверняка впечатался бы в нос Павиа. Тот сильно испугался, но сумел быстро взять себя в руки.
– Инспектор, я не какой-нибудь вам простачок и не потерплю злоупотребления властью! Буду жаловаться в официальном порядке. Я могу идти?
– Идите, сеньор Павиа, и не сомневайтесь: расстаемся мы ненадолго.
Подозреваемый ушел, а Гарсон продолжал кипеть. На меня он смотрел чуть ли не с ненавистью.
– Как вы могли позволить этому хлыщу, этому собачьему цирюльнику насмехаться над нами? Почему вы меня остановили?
– Почему? А вы что, сами не понимаете? Этот собачий цирюльник, как вы выразились, консультируется у адвоката. Он прекрасно знает, что у нас нет достаточных улик для того, чтобы предъявить ему обвинение. А вы хотите устроить скандал, занявшись рукоприкладством?
Он ударил кулаком по стулу, на котором сидел Павиа.
– Подонок! Вы не представляете, как у меня руки чесались.