А жизнь идет...
Шрифт:
— Все очень нужные вещи в человеческом жильё.
— Да, но они не нужны мне! — воскликнул нотариус. — Это вовсе не человеческое жильё, а учреждение.
Август только рот разинул. Лицо у нотариуса сделалось таким странным, глаза за очками казались совсем дикими.
— Я не понимаю вас, — сказал Август.
Нотариус настаивал:
— Это совершенно ясно: дом мне нужен для банка. Да, для банка. И мне нужен только совсем маленький несгораемый шкафчик для денег. На что мне в таком случае котёл?
Август окончательно запутался:
— Если так...
— Да, и
Август почувствовал, что не в состоянии разговаривать долее с этим сумасшедшим, он встал, намереваясь уйти. Нотариус остановил его:
— Я читал о вас в газете. Вы человек с огромными средствами, и у вас блестящая голова. Выслушайте меня, я построю на своём пустыре здание из серого камня и буду принимать на хранение деньги. Это будет самый солидный банк в северной Норвегии, и через несколько месяцев Сегельфосская сберегательная касса не сможет конкурировать со мною. Даже башня будет из серого камня. Подумайте об этом при случае и вкладывайте ко мне хотя бы по десяти тысяч изредка.
— Разве это вас устроит? — отвечал наполовину польщённый Август.
— Сделайте так, поддержите меня для начала! Если хотите, мы заключим письменный договор. Присядьте на минутку! — сказал нотариус и стал искать на своей конторке подходящий листок бумаги.
Но Август не пожелал связываться в тот день: он был занят своей фермой овцеводства.
— Я подумаю об этом, — сказал он. — Вот если вы хотите заключить контракт с вашими каменщиками, то это — другое дело.
— Каменщики! Подумаешь! — фыркнул нотариус. — Пусть они делают, что я хочу.
Безумный человек, — в этом не приходилось сомневаться.
Августу пришлось посоветовать Больдеману и его товарищам прекратить пока работу у нотариуса:
— А чтобы просуществовать это время, возьмите, ребята, вот эти пустяки!
— Да что же это такое? Это уж слишком, староста!
— Дорогие мои товарищи, с вами я делил и радость и горе! — сказал растроганный Август. — И вам не придётся нуждаться, пока я в Сегельфоссе.
Он забежал в банк за деньгами. Дела его шли отлично, великолепно; пусть все знают, как невероятно быстро развивается его дело. В банке был один Давидсен, и этот добряк Давидсен позволил себе заметить что-то — сделать маленький намёк, пожалуй, даже не словами, а скорее интонацией. Консул этого не сделал бы.
Началось с того, что Август сказал просто шутки ради и из снисхождения:
— Вы находите, вероятно, что я слишком много беру денег?
И на это Давидсен не возразил громким хохотом, и не стал уверять, что там, откуда эти деньги пришли, их ещё много осталось, и что Вандербильт не успеет, прежде чем умрёт, истратить все свои миллионы.
Нет, Давидсен имел скорее растерянный и несколько грустный вид, он сказал:
— Но ведь это же ваши деньги!
Консул никогда бы так не сказал. Августа слегка покоробило, и он спросил:
— Консула больше нет здесь?
— Нет, к сожалению, — отвечал Давидсен. — Теперь я один. Но я не пробуду здесь долго: слишком велика ответственность, В первый же раз, как сделаю ошибку, я уйду.
Август: — Но вы ведь не сделали ошибки, выдав мне эти немногие тысячи?
— Нет, конечно, нет! — отвечал Давидсен. Но на всякий случай он ещё раз посмотрел в банковскую книгу и сказал: — Нет, всё правильно.
Консул никогда бы не позволил себе проверять вторично по банковской книге.
— Мне бы нужно было поговорить с консулом, — сказал Август и ушёл.
Августа беспокоило дело с каменщиками. Нотариус Петерсен хочет заставить их работать на себя даром.
— Как посоветует мне консул? Что предпринять? Простите, что я вас беспокою!
Консул отвечал не сразу:
— В этих делах я плохо разбираюсь, или вернее, я ничего, в них не понимаю. Но я думаю, что окружной судья мог бы вам помочь. Мне кажется, что в голове нотариуса Петерсена начинает мутиться. Он писал мне несколько раз и всё просит меня продать ему все долговые обязательства, по которым мне должны, но я ему не ответил. Тогда он несколько дней тому, назад сам явился ко мне в контору и принёс с собой стул, на котором и сидел.
Август не позволил себе засмеяться в присутствии консула, придерживаясь делового тона, и сказал:
— Он придумал выстроить банк на своём пустыре вместо виллы, и теперь заставляет рабочих переделывать весь подвал, а платить за это не хочет.
Консул взглянул на часы:
— Мы ещё застанем судью. Вы поедете со мной?
Хорошо, что Август не одевался больше так пёстро, — его, пожалуй, можно было принять за консула, сидящего в автомобиле рядом с другим консулом: на голове котелок, белый, галстук, пиджак на шёлковой подкладке и белый носовой платок, выглядывающий из кармана. Ему не хватало только жёлтых перчаток.
Они вместе с окружным судьёй обсудили дело. Добиваться чего-либо путём суда слишком долго: разбор дела, отвод, решение, апелляция, новое решение и так далее; рабочим немыслимо начинать эту канитель, надо сделать что-нибудь частным образом. Судья сказал:
— Но вы, консул, и я, мы ничего не добьёмся от нотариуса: выставив его из банка, мы сделались его врагами. Но я думаю, что аптекарь Хольм сможет нам помочь: они старые знакомые, и я много раз присутствовал при том, как они грызлись и жестоко язвили друг друга, но всегда довольно дружески. Что, если бы вы, господа, поговорили с аптекарем?
Они поехали к аптекарю и были встречены серьёзным сообщением:
— Фру Петерсен обратилась вчера к доктору Лунду, пригласила его к своему мужу, который свихнулся. Доктор пришёл потом ко мне, — сказал аптекарь, — мы вместе отправились к нотариусу и долго говорили с ним. В том, что он свихнулся, не могло быть никакого сомнения. Он водил нас на постройку и объяснял, что хочет переделать её в банк. Это здание обойдётся ему в миллион, а подвал он выложит бронированными плитами. Фру ходила вместе с нами, плакала всё время и молилась богу. Мы решили с ней, что нотариусу необходимо съездить на Юг, я уговорю его и поеду с ним. Если эта поездка по морю не поможет, то я устрою его куда-нибудь в клинику.